Алина Феоктистова - Тепло твоих губ

Разговор был долгим и тяжелым, он продолжал настаивать, говорил, что ее присутствие помешает его окончательному объяснению с Мариной. Разгорячившись, повысил голос и… подняв глаза, увидел, что молодая жена едва сдерживает слезы… Разговор пришлось прекратить, и Олег отступил, рассчитывая завтра же взять реванш. Но наутро, открыв глаза, он увидел, как Эля в одной сорочке стоит возле открытого чемодана и укладывает в него свое бельишко. И он с сокрушенным вздохом отвернулся к стенке…

Одним словом, в Бабушкино они поехали вдвоем. Эля, как и обещала, прекрасно перенесла дорогу. Дверь открыла мать…

Увидев сына с незнакомой женщиной, она через силу улыбнулась и отступила назад. Затем негромко, как-то сдавленно крикнула через плечо, в комнату:

— Сергей! — Вышел отец, увидев Олега, шагнул к нему, чтобы обнять… Заметив гостью, замер на секунду… Но тут же, скосив глаза на ее приподнятый спереди плащ, протянул руку, помог войти.

— Познакомьтесь, это моя жена, — сказал Олег.

— Здравствуйте, — пробормотала мама.

— Очень рады, — сказал отец. — Давайте знакомиться. Мать, что же ты?

Валентина Петровна отправилась накрывать на стол, сели обедать. Эля вела себя так, словно не видела пристальных взглядов свекрови, рассказывала о том, как развивается ребенок: сколько она прибавила в весе, как боится родов. Постепенно мама начала оттаивать, прекратила свое нарочитое молчание, стала сама расспрашивать Элю о внуке. С отцом Эля потом, когда мама убирала со стола, разговорилась о литературе. Пока все обходилось без эксцессов, и Олег надеялся, что и дальше будет так же. Было только одно, что вдруг внесло охлаждение в отношения матери и Эли. Когда Эля раз в десятый, обращаясь к матери Олега, сказала: «Валентина Петровна», мать, поджав губы, спросила:

— Ты что же, так и будешь всю жизнь меня по имени-отчеству называть?

— Да, — спокойно ответила Эля. — А как же еще?

— Некоторые матерей мужа мамой зовут, — обиженно произнесла мать.

— Оставь девушку в покое, Валюша, — мягко заступился отец. — Они другое поколение, сейчас все по-другому, в столице так не принято. И вы, Эля, не обращайте внимание.

Отец разговаривал с Элей на «вы» и был невероятно предупредителен…

Позднее, когда молодые остались наедине, Олег попытался уговорить Элю смягчить ее позицию. Честно говоря, ему было жалко мать, к тому же нельзя винить человека в том, что он прожил жизнь в другом мире. И кому идти на компромисс, как не молодым?

— Хорошо — быстро отпарировала Эля, — но тогда и ты называй моего отца папой. Идет?

Олег представил себе, как он, обращаясь к профессору Белоусову, называет его папой, и не выдержал, улыбнулся… И потом, видя, что маму, так и не смирившуюся с официальным обращением, коробит, только посмеивался.

После обеда жена прилегла ненадолго, а он еще долго рассказывал отцу об Элиной семье, друзьях и связях профессора. Наконец отец не выдержал:

— А Марина?

— Что Марина? — сразу же сник Олег.

— Она… знает?

Пришлось сказать правду.

— Нет, — он встал и стал одеваться. Родители молчали. Но тут из спальни вышла Эля.

— Я к Марине, — сказал он.

— И я с тобой, — засуетилась Эля. — А что? Тоже хочу повидаться. Мы ведь почти год не виделись…

— Нет, — сказал он. — Я пойду один. — Неожиданно Эля согласилась с Олегом.

— Хорошо, — покорно кивнула она. — Только прогуляемся сначала. Я ведь не местная, не знаю, где тут у вас гуляют.

Они вышли на набережную, долго бродили молча, спустились к воде.

— Что-нибудь не так? — спросила Эля, глядя на Волгу. — Красивая река.

— Я рад, что тебе нравится, — ответил Олег. — Но мне пора, Эля…

Она зябко передернула плечами.

— Ты ничего ей не сказал, — сказала Эля. — Как ты мог? Так нельзя.

— Нельзя, конечно, — согласился он, продолжая идти рядом, — но понимаешь, так получилось.

Внезапно Эля пошатнулась.

— Олег, мне что-то нехорошо. Мутит. Наверно, это из-за местной воды.

Он взял ее под руку, поддержал.

— Кошмар, — пролепетала Эля, сгибаясь. — Теперь и живот болит. Отведи меня домой.

Живот у Эли болел весь вечер и еще полночи. Правда, она уверяла, что боль слабая, но при этом так закусывала губу, что все метались по квартире, стараясь ей помочь. Его руку она сжимала с такой силой, что на коже потом остались синяки. В конце концов приехала «Скорая» и забрала Элю. Вернулись домой под утро… К счастью, все обошлось, но врач на всякий случай велел Эле полежать в постели. Весь следующий день Олег провел у изголовья жены.

К вечеру, однако, Эля встала, и они снова допоздна бродили по набережной.

— А ведь я так и не побывал в «Волжских зорях», — как бы между прочим сказал Олег. — Но обязательно пойду.

— Конечно, — торопливо согласилась Эля. — Ты же знаешь, и я за то, чтобы ты объяснился с Мариной начистоту. Цивилизованные люди поступают именно так. А в том, что вы расстались, нет ничего необыкновенного, у вас разные пути, ты и сам знаешь об этом, она была бы балластом, голос к ней бы не вернулся. И даже то, что она так уехала, тоже глупо… Все-таки год в Москве прожила, имела возможность как-то изменить ситуацию.

— Перестань, — поморщился он. — Прошу тебя…

— Хорошо, не буду. А может быть, и не стоит сейчас говорить ей обо всем? — Она как бы размышляла вслух. — Зачем зря травмировать человека? В конце концов, можно письмо написать из Москвы, когда вернемся…

Только кажущийся таким огромным на маленьком теле Эли живот помешал ему ударить жену. Олег попытался закурить, но руки дрожали так, что даже сигарету из пачки достать не смог. «Уехать куда глаза глядят, — думал он, — уехать к чертовой матери».

— Олег, прости, — Эля осторожно потянула его за рукав. — Я, наверно, что-то не то сказала. Прости меня, ради Бога. И — делай как знаешь…

Он обнял ее, такую беззащитную, маленькую на фоне огромной, бесстрастно несущей куда-то свои тяжелые волны реки. Затем поглядел на часы. Большая стрелка стояла рядом с цифрой двенадцать. В «Волжские зори» идти было поздно…

А на следующий день Эле стало опять нехорошо, и Олег снова остался дома. Испытал ли он при этом чувство облегчения? Безусловно. Но продолжал уверять себя, что не хочет волновать Элю, потому что боится за ребенка. Не пошел он к Марине и на третий день — последний перед отъездом…

В полдень Эля задремала, и он услышал разговор отца с матерью в соседней комнате. Стены в их квартире были тонкими, голос разносился далеко.

— Не так уж ей и плохо, — сердилась Валентина Петровна, — по крайней мере, чашку за собой могла бы вымыть… Между прочим, у меня дежурства ночные, прихожу уставшая… Марина бы так не поступила.