Юлия Туманова - Семь верст до небес
Вот сейчас, вот еще немного, пару шагов, ну!
— Кирилл, ну чего ты стоишь? Загони машину! Алена догнала Ольгу, ткнула в бок и прошипела:
— Ты же сказала, его не будет! Как это понимать? Та покосилась недоуменно.
— А что тебя беспокоит? Ну, ошиблась я, никуда он сегодня не собирался, разве это так страшно? Или вы лютые враги и не имеете права сидеть за одним столом?
О, Господи! Ведь, действительно, теперь сидеть за одним столом!
Может, пока не поздно, сослаться на головную боль, похмелье, беременность, срочную работу, на конец света, который вот-вот наступит, и сбежать?
Или получится незаметно проскользнуть, а? Чем черт не шутит!
— Загони машину, Кир! — упрямо повторила Ольга и прошла мимо него в дом, бросив на ходу: — Ален, вы тут недолго, ладно?
Алена от возмущения забыла, что пытается прошмыгнуть незамеченной, и воинственно поинтересовалась:
— В каком смысле? Оля, подожди! Что ты хотела сказать?
Кажется, она себя выдала, кретинка! Нужно было сделать вид, что ничего особенного не происходит. Спокойно поздороваться и с достоинством удалиться. То есть, наоборот, присоединиться к гостям. И не смотреть на хозяина. Не смотреть!
Или взглянуть мельком. Равнодушно.
Ну, хорошо, равнодушно не получится. Посмотри, но только недолго, разрешила себе Алена.
И посмотрела.
Он запомнился ей здоровенным, уверенным, сильным чужаком, который по чистой случайности оказался так близко, что ей удалось рассмотреть складки у рта и усталую отрешенность синего взгляда. И показалось возможным, почудилось на минуту, не отпускало все эти дни — приблизиться еще немного, на шаг, на год, на вечность, чтобы увидеть все остальное.
Его утреннюю сердитость, небритые щеки, задумчивые губы над чашкой кофе; его смех, его привычки, его нетерпеливость, силу, слабость, крепкие пальцы на руле, расслабленные плечи под душем, вмятый в подушку профиль.
Она знала, что не сделает этого шага. Что будет топтаться на месте, как топталась всю жизнь, и все останется как прежде, и в белом пальто за столиком парижского кафе она никогда не дождется его.
А никто другой ей не нужен. Ни там, ни здесь. Ни сейчас, ни через минуту, ни спустя двести лет.
Она знала это, и еще немного, самое главное — ему все равно. Он сам по себе, отдельно, в другой, далекой, недосягаемой жизни.
И только взглянув на него, она вдруг поняла, что знать — это мало. Это ничего, ровным счетом ничего не стоит.
Она увидела его совсем не таким, как запомнила. Он едва улыбался, и у него было некрасивое, искаженное этой странной, смутной, вымученной улыбкой лицо. Подбородок выпячивался вперед, словно защищаясь. Под глазами лежали тени.
И страх навалился еще тяжелей, придавив к земле, не давая дышать.
Он был повсюду, он заполонил ее с кончиков пальцев до макушки, и можно было с ума сойти от этого ужаса, и сердце непременно разорвалось бы, если бы в ту же секунду стремительно и властно не завладела им непостижимая, сокрушительная нежность.
— Здравствуй, Кирилл, — сказала она вместо Алены и протянула ее ладонь ему навстречу.
— Здравствуй.
Он сжал ее пальцы, и Алена невольно поморщилась от боли.
— Извини, — быстро проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, — извини, пожалуйста. Пойдем.
Легонько потянув ее за руку, он помог подняться и распахнул дверь.
— Ты забыл машину поставить, — вдруг вспомнила Алена.
— Да?
— Да.
Они стояли по разные стороны у двери.
— Поставлю потом, — решил Кирилл и вошел следом за ней, — я хочу показать тебе дом.
Вообще-то, ничего подобного он не хотел. А если и хотел, то в пятую очередь. Нет, в девяносто пятую.
На губах у нее дрожала нерешительная, ласковая улыбка, и больше всего на свете ему хотелось попробовать каково это — целовать ее радость.
И печаль тоже. И растерянность, и сомнения, и непонимание, и усталость — узнать, какие они на вкус, и разделить их с ней, и открыть свои.
Черт возьми! Ну, кто решил, что это ему не нужно, и немыслимо, недостижимо, и никогда не случится того, чему он никак не мог дать названия, что смутно представлял, о чем так жадно мечтал последние недели.
Чтобы она была рядом, так близко, что он смог бы, наконец, понять, почувствовать, увидеть, бывают ли чудеса. Возможно ли кого-то пустить в свою жизнь, а самому войти в чужую, и перепутать их, совсем непохожие друг на друга. И просыпаться оттого, что затекла рука под ее попкой, и потешаться над серьезным видом, с которым она усядется впервые за руль, и злиться, когда она в темноте будет стучать спицами, и тревожиться, если задержалась в магазине. Валяться до обеда в кровати в редкие выходные, щелкать каналами и пить остывший кофе из одной чашки, бродить по городу, взявшись за руки, спешить на работу и сталкиваться лбами, и орать раздраженно, и сопеть в притворной обиде, пока она не догадается оттрепать его за уши, а потом поцелует так, что он будет торопиться с работы за продолжением.
У него — сестра, дом, джип и… что там еще?
У нее — дочь, сбежавший муж-ворюга, русская литература и километры пряжи, неизвестно куда ведущие.
И сложить это трудно. Зато он знает, что будет в сумме.
Или ему просто хочется в это верить?
— Давай пальто, — сказал Кирилл, но она отступила в глубь холла, и оттуда прогудела встревоженно:
— Ташка! Ташка, ты где? Вечно с ней так! — обернулась к нему Алена. — Оставить на секунду нельзя, уже исчезает.
— Ромка ей бассейн показывает, — успокоил Кирилл, — ты сегодня снимешь пальто или у вас принято ужинать в верхней одежде?
Алена пробурчала, что его ирония неуместна.
Раздеваться ей вовсе не хотелось. Под пальто был новенький, но совершенно никчемный костюм — бесформенная блуза и юбка колом. Уроки вести — в самый раз.
Она ведь не знала, что предстоит ужин. Ее давным-давно не приглашали ужинать. Тем более, в такой… мм… приятной компании.
— Куда повесить? — спросила Алена, кое-как стащив с себя пальто и прижав его к груди, как последнюю защиту.
— Давай, — развеселившись, Кирилл потянул его к себе.
Некоторое время она сопротивлялась, потом отпустила.
Ну, и черт с ним! Он, конечно, сейчас же увидит, как она нелепо одета, и что фигуры у нее нет никакой, тоже увидит, а когда она снимет сапоги, вообще получится ерунда! Туфли надеть не догадалась, так что придется жить в чужих тапочках.
Просто блеск! Мало того, что лифчик заштопанный, волосы растрепались на ветру, юбка колом, блузка висит мешком, так еще и в тапках!
Чучело!
— Не разувайся, — разрешил он.
Это был выход. Но в сапогах она тоже чувствовала себя неловко.
Наверное, надо присоединиться к остальным и сразу нырнуть в бассейн! Ах нет, тоже нельзя! Купальника нет, а лифчик с заплатками. Никакого выхода!
