Без чувств (СИ) - Джокер Ольга
— Ма, а ты скучаешь по Олегу? Хотя бы немного?
Мне действительно интересно, ведь от него ни слуху, ни духу. Были ли у дяди Олега сильные чувства к маме — уже сомневаюсь, но продержаться четыре года на одной только похоти тоже нереально.
Наверное. Это не точно. У меня мало опыта в подобных делах.
— Скучаю, Даш. Сильно. Но пытаюсь принять новую реальность, в которой нас больше не будет.
По позвоночнику стекает холод. Я медленно разворачиваюсь. Мама лежит на подушке, сложив руки под щекой. Безумно красивая и смуглая. Волосы на жгучем солнце выгорели и стали будто бы ещё светлее.
— Думаешь, это всё? Конец?
Вопреки презрению к Авдееву-старшему — мне страшно. Я мало помню, когда мама была счастливой. Первые десять лет моей жизни она постоянно пропадала на заработках, а потом, когда умерла бабушка, впахивала в два раза больше. Почти не улыбалась, много плакала и не позволяла себе лишнего.
— Да. Всё зашло слишком далеко. Олегу будет проще вычеркнуть меня из жизни, чем продолжать рисковать и встречаться, когда на кону здоровье супруги и дочери, а ещё будущее сына.
Я вздыхаю, кусая щёку изнутри. В то, что всё будет хорошо — уже не верю, потому что не маленькая.
— Ты его любишь?
Мама ненадолго задумывается, отведя взгляд в потолок. В уголках глаз блестят слёзы, на губах грустная улыбка. Мы давно не делились настолько личным, но почему-то сейчас кажется, что лучше, чем друг друга — нас никто не поймет.
— Что такое любовь, Даш? Наверное, в восемнадцать я бы сказала, что это эмоции на разрыв, гулко колотящееся сердце, каждый раз, когда видишь мужчину, праздник, фейерверк, агония и сумасшествие. В тридцать шесть любовь я воспринимаю иначе: это спокойствие, умиротворение, стабильность, уважение и понимание. С Олегом было близко, но я с самого начала знала и понимала, что это не навсегда. Ольга, Ратмир и Яна — его семья, сила и жизнь. Я была лишь прихотью, которую он мог себе позволить. Не обидишься, если я расскажу правду о том, как мы познакомились? С самого начала?
Я только за, потому что, оказывается, нуждалась в подобных разговорах.
— С Авдеевым мы познакомились не в ресторане.
— А где?!
От неожиданности меня едва не подкидывает на месте.
— Помнишь, как зимой в четырнадцать лет ты заболела двусторонней пневмонией?
— Ага.
— А перед этим болела я. Мы переезжали на новую квартиру, аренда была дорогой. Я не вывозила. До такой степени, что обратилась за помощью к Элине.
Элина — это давняя мамина подруга.
— Она всегда твердила, что с моей внешностью нужно найти богатого покровителя и не париться. Мне тогда исполнилось тридцать два. Я действительно была ничего так…
Мама улыбается, и я тоже. Она и сейчас обалденная.
— Но еще я до последнего надеялась, что рано или поздно встречу достойного мужчину и отца для тебя, с которым создам крепкую семью. Дура, наверное... В тот сложный период, когда мне в очередной раз пришлось брать взаймы у подруги, чтобы оплатить лечение в стационаре — я отчаялась.
После смерти бабушки всё наследство отошло маминому старшему брату, а нам не досталось ничего — даже крошечной доли в провинциальной квартире. Не на кого было больше положиться.
И двухстороннюю пневмонию я помню. Особенно, как лежала в пульмонологическом отделении и ждала маму, а её не всегда ко мне пропускали, потому что та много и часто работала, и до закрытия приема посещений банально не успевала.
— В общем, Эля сказала, что есть некое агентство, где мужчины выбирают себе женщин. На неделю, месяц, год, два. Как пойдет. Я дико устала от нищеты. Подумала, что если есть хоть один шанс — им надо воспользоваться. Я сделала фото, подала заявку. Олег был первым, кто откликнулся. Одной встречей, как ты понимаешь, дело не ограничилось.
— Мам…
Мне безумно жаль, что так вышло. Потому что мама решилась на столь отчаянный шаг даже не после романтического знакомства и симпатии к Олегу, а от тупой несправедливой безысходности. Но все слова застревают в горле.
— Не беспокойся, Даш. Я ни о чем не жалею.
После близкого общения я нахожу в себе силы, чтобы подняться с кровати и выйти на прогулку, но не на пляж, а в местный супермаркет. Хотя бы так. Для начала так.
На фоне загорелых испанцев и других отдыхающих — я кажусь бледной поганкой.
Солнце чересчур ярко слепит глаза. Везде играет музыка. С пляжа долетает мелкий солёный бриз.
Моментами мне хочется развернуться, убежать назад и пролежать в кровати ровно столько времени, сколько понадобится для того, чтобы Ратмир вышел из СИЗО, но я себя одёргиваю.
Я не знаю, как он. Я понятия не имею, что происходит. Телефон выключен, никаких контактов, кроме Олега Вячеславовича, у меня нет.
Приходится раз в неделю писать Авдееву-старшему, чтобы узнавать о продвижении дела. Обычно наш диалог длится ровно три сообщения. Я задаю вопрос, он сухо и коротко отвечает, я благодарю и закрываю переписку.
Сдвиги есть, но пока рано что-либо заявлять всерьез.
Всё, что я могу, это мечтать, молиться и ждать. И держать телефон при себе, чтобы в случае чего — сразу же снять трубку.
Мама отказывается от задумки идти на пляж в одиночестве, поэтому мы, затарившись местными продуктами, возвращаемся домой и принимаемся за готовку морепродуктов и пасты.
За грудной клеткой теплится непривычно-щемящее чувство. Настроение повышается чуть выше, чем уровень плинтуса.
Стол сервирую я: салфетки, свечи, приборы и красивые голубые тарелки с золотистым ободком. Этот дом обжитый и милый. В нем есть всё необходимое для жизни.
Когда мама достает сок из холодильника, за окном раздается шум мотора.
Первая догадка — стремительная и наивная, поэтому быстро разбивается о реальность.
Из чёрного кабриолета выходит дядя Олег и взмахивает рукой в знак приветствия. Я киваю и прячусь. Его приезд может означать как плохие, так и хорошие новости.
— Здравствуйте! Как отдыхается? — интересуется Авдеев, проходя в дом.
Реакция мамы двусмысленная. Она вздёргивает уголками губ, но плечи заметно напрягаются. Отвечает приветливо и отзывчиво. Одному богу известно, что творится у неё внутри.
— Даш, у тебя отличный СПФ-крем, — подшучивает надо мной Олег Вячеславович, вымыв руки и садясь за стол. — Почти не загорела.
— На то и был расчёт.
Мы обедаем в накаленной обстановке. Причина прилета по-прежнему неясна. Дядя Олег сказал, что жутко проголодался, поэтому все насущные вопросы будем решать уже после.
Я первой ставлю грязные тарелки в посудомоечную машину и выхожу на задний двор, плюхаясь на садовую качелю.
Раскачиваюсь.
За рёбрами всё закипает. Пальцы сжимаются в кулаки. Я понимаю, что с дороги всем хочется отдохнуть, но складывается ощущение, что Олег Вячеславович нарочно держит интригу.
Он выходит ко мне спустя полчаса, переодевшись в более свободную и летнюю одежду вместо делового костюма. Походка, прищур и усмешка — всё это настолько напоминает Мира, что я вдруг на секунду забываю о негативе, который испытываю к Авдееву-старшему.
— Как ты тут, Дарья? Насколько я помню, ты впервые в Испании?
Да, впервые. Но можно, чёрт возьми, перестать томить?
— Всё хорошо. Мне нравится. Как дела у Ратмира?
Дядя Олег откидывается на спинку качелей и случайно задевает рукой мое плечо.
— К счастью, завтра его отпустят, сняв все обвинения, — довольно произносит. — Это стоило мне больших затрат, но одно я знаю наверняка — детям надо помогать. Тем более, на месте Ратмира я поступил бы ровно так же.
От услышанного резко встаю на ноги, ликуя и дрожа от предвкушения. Что же он молчит? Что же он без конца терзает мою душу?!
— Куда ты, Дарьюшка? — притворно-ласково интересуется, когда я делаю шаги к дому.
— Собираюсь вернуться. Понимаете, мне очень сильно нужно его увидеть…
Олег Вячеславович похлопывает себя по карманам и достает мятую пачку сигарет. Снисходительно улыбается, слушая мою сумбурную речь.
