Не обещай (СИ) - Фло Ренцен
Что, бишь, я там решила?.. Кивком «прощаюсь» с ними и, «разговаривая», ухожу.
***
Я ухожу одним из выходов, известных мне. С Ку‘Даммом встречаться не хотелось — хватит на сегодня знакомых — и я прокладываю себе альтернативную дорогу через вычурно-шикарную Тауэнтцин-штрассе.
Nachts! Kokain! Tauentzien! Det is‘ Berlin! Ночь! Кокаин! Тауэнтцин! Эт Берлин!
«Эт» было сто лет назад, в двадцатые годы двадцатого века, а сейчас не так, и век не тот. И мне не надо так.
Иду-плыву в сгустившуюся Бесконечность и даже чуть покачиваю бедрами — не от шампанского, а потому что тут, перед этим бутичком, обсаженным аккуратными озеленениями, так уютно. Тут так уютно, что мне хочется гладить кончиками пальцев идеально подстриженную колючую живую изгородь. Я глажу, и даже колючки меня не ранят.
Я нежно говорю колючкам:
— На хер. Всё — на хер.
Когда кончаются колючки, ласкаю нежно-прохладный низенький забор из блестящего гранита.
Вплываю в бесконечность Плюшки через черно-голубую ночь, заляпанную вангоговскими огнями. Темно-синенькая — под цвет ей — малолитражка, Ситроэн, кажется, припаркована на обочине моей пьяной окосевшим раздраем траектории.
Иду-плыву, вернее, пританцовываю высокими каблучками черных ботильонов. Руки сунула в карманы распахнутого темно-синего плащика, кончающегося повыше колен. Темно-синяя юбка-колокол еще короче плащика танцует и колышется вокруг стройных, облаченных в черные колготки ног.
На хер. Все, все на хер.
Бормочу под нос — или про себя в голову свою раздраенную вбиваю. Получается какой-то недо-треск, как будто дерево не рубят, а пилят, да и то — затупленной, заржавленной пилой.
Кажется, песня у меня в ушах тоже зовет кого-то «на хер». Можно сказать, я просто подпеваю.
В малолитражке свет; там на водительском и переднем выясняют отношения парень лет двадцати пяти и девушка. Он только что сказал ей что-то, приведшее к ее неудовольствию, она в ответ на это наезжает и вызывает неудовольствие у него. Похоже, он подстрял.
На хер, думаю. Всё — на хер.
Тут парень смотрит прямо на меня сквозь лобовое, задерживает на мне взгляд и — что такое? — елозит взглядом туда-сюда. По мне елозит. Цепанула, что ли? Глазами своими синими, отчаянными, бешеными резанула? Ноги стройные завлекли, колышущаяся юбчонка, походка разбитная?
Чувак, таким макаром стресса с твоей не разрулишь. Но ты ж уже взрослый — держи… Дарю ему улыбку, подмигиваю и юбочкой, как бонус — кач. Он невольно улыбается в ответ. Нет, парень, решительно, ты безнадежен.
Бывают ли ведьмы-блондинки? Русые?.. Мелированные?.. А то. Наверняка бывают и наверняка они похлеще рыжих.
Его девчонка на секунду прекращает стеб: потеря дара речи… негодующий взгляд выпученных глаз с меня — на него… Немая сцена. Затем на его отгребшую уже башку с десятикратной силой обрушивается мат-перемат.
Не знаю. Не слышу и не вижу. Тряхнув волосами, злорадно-довольная, шагаю себе дальше. Бодренько шагаю.
На хер. Всё, всё на хер. И вас, ребята, с вашим синим корытом — туда же.
Вот так вот.
***
Глоссарик
Nachts! Kokain! Tauentzien! Det is‘ Berlin! — написанные на немецком строки русского поэта-символиста Андрея Белого (настоящее имя Б. Н. Бугаев), в двадцатые годы XX в. жившего в Берлине
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
