Наталия Миронина - Новая хозяйка собаки Баскервилей
– Что вы?! – Женщина уже сняла бейсболку и очки. – Я в этом месте покупаю уже давно. И всех знаю. Я объяснила, что это в больницу…
– Представляю, как они удивились. «В больницу!..»
– Я вас понимаю, – женщина совсем не обиделась на Алину язвительность, – конечно, в больницу возят все диетическое, домашнее, парное, отварное… Но Юра… простите, Юрий Алексеевич стал плохо есть. И я решила его немного порадовать. Он мне сказал, что любит беляши.
– Люблю, – кивнул Юрий Алексеевич с набитым ртом. Пока женщины соревновались, он решил все-таки съесть беляш. Ведь могут и отнять.
– Но я еще принесла кефир. Свежий. Немного батончиков. Очень вкусные, да вы, наверное, знаете. – Женщина улыбнулась Але.
– Нет, не знаю. Вернее, не помню. Я давно не ем батончики. И вообще сладкое. Мне нельзя.
– А-а-а, – женщина уважительно посмотрела на Алю и вернула уже взятый батончик в кулек, – диета?
– Диета, голос. Сахар и голос – враги. Точно так же, как холод и голос. Острое и голос.
Женщина внимательно посмотрела на Алю, а потом очаровательно улыбнулась.
– Вы – Алевтина Корсакова. Но на афишах вы – Аля. Я вас узнала. Мне очень нравится ваш голос. И вообще как вы поете. Мы с мамой слушали вас в Большом. Такое удовольствие получили.
– Спасибо. Я рада, что вам понравилось, – коротко улыбнулась Аля и вопросительно посмотрела на Юру.
– Аля, а это Катя, та самая, которая тогда на яхте спасла мне жизнь.
– Господи, Юра, больше так никогда не говорите! Мне очень неловко становится, – Катя покачала головой, – тем более что это не так. Спас вас Гектор.
– Кто? – Аля повернулась к Юре.
– Гектор. Собака… моя. Вы разве не читали об этой истории? – Катя опередила Юру.
– Э… нет, не читала. Я не читаю ничего, кроме книг. И не люблю смотреть телевизор. Компьютер для меня – это прежде всего почта. Юрину историю я знаю из первых уст, но про собаку мне пока ничего не сказали, – Аля с улыбкой посмотрела на Юру.
Катя смутилась:
– Ну, совершенно не обязательно все подробности излагать. Главное, Юра… Юрий Алексеевич остался жив. И даже поправляется.
– И даже уже ест беляши.
– Да. – Юрий Алексеевич тем временем закончил обследовать промасленный пакет и пришел к выводу, что там больше ничего нет. – Все? – он посмотрел на Катю. Та смешалась – взгляд раненого до смешного походил на взгляд Гектора, который выклянчивал бублик.
– Вам больше нельзя.
– Конечно, нельзя. Ведь ничего и нет больше. – Юра с комичным разочарованием скомкал пустой пакет.
– Ничего, я еще принесу. Только завтра. Или послезавтра. Как у меня получится, – пообещала Катя, а потом спохватилась: – Извините, я должна идти. У меня магазин без присмотра. Там такое может случиться…
– Катя, бросьте, собака здесь, у дерева привязана, – запротестовал Юра, – а значит, в магазине точно ничего не произойдет.
– А откуда ты знаешь, что привязана? – полюбопытствовала Аля.
– Ну, я видел. Ходил по палате – мне прописали движение. И в окно увидел.
– И все-таки до свидания! – Катя подошла к двери.
Юра что-то хотел сказать, пытаясь задержать Катю, но та уже вышла из палаты.
– Это ведь та самая, о которой писали все газеты? – Аля села в кресло.
– Ты же газеты не читаешь?
– Не читаю, но мне сказали, что писали.
– Не злись. Я пошутил про газеты. Да, та самая, о которой писали столько небылиц.
– Точно? – Аля улыбнулась. – Точно небылицы писали?
– Точно!
– А если подумать? – Тут Аля встала и подошла к Юре. – Если подумать, все ли окажется неправдой?
Она обняла его и прижалась.
– Что ты? – он попытался заглянуть ей в глаза. – Аля, перестань. Мы ведь с тобой начинаем все заново.
– Я не хотела бы заново. Я хотела – как раньше.
– Заново – это еще лучше, – нашелся Юра.
– Так, может быть? Мы не ошибаемся?
– Может, и ошибаемся, но видишь ли, если и ошибаемся, то вдвоем. Ты понимаешь разницу? Никто из нас не скажет другому: «Вот видишь, я же тебя предупреждал!» Если мы ошибемся, мы оба «потонем», а потому вынуждены будем спасать друг друга.
– Как это сложно…
– Ничего подобного. Это очень просто. Это надежно. А если к этому прибавить, что мы знаем друг друга как облупленных…
– Да, знаем… Ты меня так и любил? После развода?
– Не знаю. Наверное. Я не представлял, что может быть как-то иначе. Потом мне казалось, что ты передумаешь и вернешься. Потом я привык к этому состоянию – привык думать, что ты где-то рядом. Не географически, а так… понимаешь?
– Понимаю. А сейчас ты меня любишь?
– Не знаю. Только не пугайся моего ответа. Я говорю как есть. Но я не представляю другой жены, кроме тебя. Как ты считаешь, при таких вводных у нас шансы есть?
– Есть. «Противоестественное политическое образование» – это о нашей возможной семье, о нашем воссоединении.
– Даже догадываюсь, чьи это слова. Елена Семеновна?
– Угадал.
– Она имеет право на свой прогноз. Меня скоро выпишут. Буду дома учиться работать рукой. Вернее, пальцами. Хотя и запястье болит еще, и плечо. Буду гулять, пить витаминные сборы, а потом… Потом надо думать о работе. Аля, ты сможешь отменить хоть одни гастроли? Я не хотел бы в этом состоянии переезжать. Мне надо совсем немного времени. Жаль, что мы сейчас так все планируем, это ведь совсем не романтично, и женщинам это очень не нравится, я же понимаю, но увы. Врачи мне не советуют далеко уезжать, да и перемещаться вообще. Я не настаиваю, я просто спрашиваю. Может, Вадим как-то устроит это?
– Я поговорю с ним. И позвоню тебе.
– Спасибо. Я же понимаю, что это не очень просто для тебя.
– Можно что-нибудь придумать… Мы – странные?
– Нет, мы – нормальные. Мы не хотим растерять накопленное добро. И потом, если бы нам этого не хотелось, мы бы этого и не делали.
– Ты прав.
Аля и Юра сидели на широкой больничной постели. Юра здоровой рукой обнял Алю, а она, свернувшись клубком, уткнулась ему в грудь. За дверью было тихо – медсестра Олеся, несмотря на жесточайший приступ любопытства, беспокоить их не решалась.
– Юр, а тебе обязательно возвращаться на свою работу?
– Пока не знаю. Там видно будет. Я пойму по реакции людей. Но сейчас еще рано что-либо говорить. И следствие пока идет. Оно тоже может повлиять на ход событий.
– Как ты думаешь, кто это мог сделать?
– Аля, и ты туда же! Я не хочу на эту тему говорить. Всему свое время. Сначала надо выздороветь.
– Хорошо. Мне надо ехать.
– Не надо. Мы так хорошо сидим, будто нам шестнадцать лет.
– Нам намного больше. И это совершенно не имеет смысла скрывать. – Голос Али прозвучал грустно. Юра разжал объятья, она встала, поправила волосы. – Мне пора. Ты осторожней тут. Не объешься беляшей.
