Три рецепта для Зоюшки - Анна Шнайдер
Девочка кивнула и сделала, как я сказала. Я легла рядом, практически вплотную к Алисе — кровать у меня была не самая широкая, — и фыркнула, обнаружив сверху на подушке свернувшуюся клубочком крысу.
Нет, я не умилилась. Но и не передёрнулась от отвращения. Крыса и крыса, пусть спит. Хвост, конечно, гадостный, но в остальном даже мягкая.
Кошмар, в кого я превратилась с этими Безуховыми?..
— Я сама себе косички заплетаю, — шепнула Алиса мне в подмышку. — Раньше мама заплетала, потом… я научилась. На ночь заплетаю, чтобы волосы не путались.
— Это правильно. Я тоже, как видишь, с косой. Так о чём ты хотела поговорить, горе ты моё луковое?
— Почему луковое?
— Потому что, когда лук режут, от него плачут. И от горя плачут.
Алиса шмыгнула носом… а потом неожиданно обняла меня одной рукой, прижалась крепко-крепко и сказала очень тихо:
— Прости, Зойка…
— А я-то за что должна тебя прощать? — поинтересовалась я ровным тоном. Нет, я прекрасно понимала, почему Алиса просит прощения именно у меня. Однако следовало кое-что объяснить… и лучше это сделать сейчас. — Конкретно меня ты не обижала.
Ребёнок ещё немного помолчал, поворочался, повздыхал. Да, Алис, тяжело говорить о собственных угрызениях совести… но порой приходится.
— Я… тебя огорчила, наверное…
— Гораздо сильнее ты огорчила своего дядю и, полагаю, Альбину.
Услышав это имя, Алиса сразу напряглась.
— А вот ей так и надо, — пробурчала она негромко, и я взяла её ладонь в свою, сжала пальцы, прежде чем произнести:
— Нет, Лис, не надо. Послушай меня внимательно. Когда ты делаешь что-то плохое, ты делаешь это не только против других людей, но и против себя. И действует твой поступок не только на окружающих — на тебя тоже. Причём гораздо сильнее. То, что ты пришла просить прощения у меня, — это и есть проявление подобного действия, Лис. Ты маешься от чувства вины, в глубине души понимая, что поступила плохо. Знаешь, что будет дальше?
— Что? — Голос девочки слегка дрожал. И ладошка, которую я сжимала в своей руке, была холодной.
— Что-то должно победить. Угрызения совести — это неприятно и больно, поэтому ты либо перестанешь поступать плохо, чтобы ничего подобного больше не ощущать, либо… убьёшь в себе совесть. Просто перестанешь переживать за других людей. Станешь жестокой, словно какая-нибудь злая колдунья. Думаешь, откуда берутся злые люди? Не рождаются же они такими. Нет, не рождаются. Просто, однажды совершив плохой поступок и осознав, что им не нравится чувствовать вину, они убивают в себе доброту и человечность.
Алиса молчала, только пыхтела мне в грудь. Я осторожно коснулась волос девочки, погладила её по голове и продолжила:
— Не совершай больше плохих поступков. Не становись злой. Ты можешь чувствовать к Альбине какую угодно неприязнь и считать её плохой и ужасной, но, если ты начнёшь наговаривать на неё ради того, чтобы достичь своей цели, разве ты будешь лучше неё? Ты понимаешь, о чём я говорю, Лис?
— Да, — шепнул ребёнок. — Понимаю. Но… Зой, неужели ты не видишь? Дядя Глеб не будет с ней счастлив. Её нужно как-то отвадить…
— Не нужно. Позволь им разобраться самим, только тогда ты сохранишь себя и чувства твоего дяди к тебе. Начнёшь вмешиваться — он разочаруется. И точно не станет от этого счастливее.
Алиса вновь молчала, обдумывая поступившую информацию, а я… кажется, начала засыпать. И уже проваливаясь в вязкий и глубокий сон, услышала тихое и детское, но искреннее признание:
— Я больше не буду…
79
Глеб
Он и сам не понял, зачем решил заглянуть к Алисе около шести утра. Вставал Глеб обычно около семи, но сегодня вскочил раньше — из-за вчерашних событий не спалось. Принял душ, оделся и подумал, что надо зайти, проверить, всё ли в порядке. Накануне, когда Глеб желал Алисе спокойной ночи, племянница была очень огорчённой, и он беспокоился.
Однако его девочки в комнате не оказалось. И клетка Фисы пустовала. И Мафусаила, который обычно ночевал по соседству с Алисиной подушкой, тоже не наблюдалось.
Глеб силой задавил рвущуюся из груди панику и попытался рассуждать логично.
Похитить Алису никто не мог — это исключено чуть больше, чем полностью, — значит, она ушла сама.
Уйти далеко у неё не получится — через забор не переберётся, повсюду камеры, — значит, ребёнок по-прежнему на территории дома. Или участка. Но сначала надо проверить дом.
Куда Алиса могла пойти? Точно не просить прощения у Альбины. Да и в целом чего рассуждать-то? Вариант только один. Точнее, два — либо к Глебу (но к нему племянница не приходила), либо к Зое.
Он не знал, огорчаться или радоваться — потому что, с одной стороны, Алиса в очередной раз ослушалась. Когда она вообще начнёт слушаться? Глебу казалось, что он не был таким непокорным в этом возрасте. А с Алисой у него постоянно возникало впечатление, что она специально делает всё наперекор.
С другой же стороны… Племянница постепенно оживала. И, как ни удивительно, но поспособствовала этому дружба с Зоей. Почему так получилось, в чём уникальность этой девушки — Глеб не особо понимал. Скорее, ощущал на интуитивном уровне — сам-то он тоже умудрился влипнуть в Зою. Даже не представлял, что когда-нибудь… ну, ведь случится это рано или поздно, да?.. Когда-нибудь она непременно захочет уволиться. Как он понял из Зоиных рассказов, жить в его доме постоянно – а только так она может работать здесь — Зоя не готова и, как только карантин окончательно уйдёт в прошлое, вновь устроится на работу в ресторан.
Возле двери в комнату Зои Глеб немного помедлил, успокаивая разбушевавшееся сердце. Вот он сейчас войдёт — а там… Что они делают? Сидят на кровати и разговаривают? Спят? Голосов слышно не было, значит, наверное, всё-таки спят…
Глеб опасался, что дверь будет заперта, но нет — полотно поддалось легко, и ничего не скрипнуло, не выдало его появления. Поэтому он проскользнул в комнату почти бесшумно. Подошёл к кровати — и усмехнулся.
Да, и Алиса, и Зоя были тут. Причём у последней, судя по всему, уже несколько раз звонил будильник — по крайней мере, именно об этом красноречиво свидетельствовал зажатый в руке, лежащей поверх одеяла, мобильный телефон. Лицо у Зои было
