Бобры добры - Галина Валентиновна Чередий
— Ясно… — попятилась я, сникая от разочарования и смущения.
С чего это ты, Оксана решила, что они станут и дальше сидеть тут, и дожидаться твоего явления с осознанием собственной тупости и трусости? Может и вовсе уже поздно. Тоже мне, нашлась пуп земли и центр вселенной.
— Оксана Александровна, может я чем помогу? — с лукавой улыбкой шагнул вперед Арсен Галстян.
— На место сядь, — пихнули его парни и я закрыла дверь.
Домой не шла — плелась еле-еле с ощущением, что на плечах камней навалено и к ногам гири привязаны. Поздно? Уже поздно? Для всего. Для второго шанса, для признания, что нужны и не вздохнуть без них, что холодно и пусто внутри, когда не рядом. Уже все, не вернуть? И если и верну моих мужчин, то как им поверить, что не запаникую в любой момент снова и не откажусь от них?
Лекса у моего подъезда заметила сразу, как только вошла во двор, свернув с аллеи. Он стоял перед лавками, высокий, широкоплечий, такой невыносимо мой и смотрел прямо на меня, будто знал в какой момент я должна появиться. Замерла на месте, а он, не разрывая визуального контакта, взял с лавочки здоровенный букет и улыбнулся. Как только он умел, что сразу обмираешь. Мне дышать стало нечем от нахлынувшего бешеным потоком счастья и облегчения. Пришел! Не поздно! Не поздно!!! Рванулась вперед, все ускоряя шаг, нашаривая глазами Лешу и не находя его. В поле зрения попала одинокая женская фигура через два подъезда от моего, мелькнуло что-то в голове… тревога, но глаза тут же нашли моего мужчину, и она стала испаряться. Однако, совсем не исчезла, и я уже целенаправленно, а не мельком посмотрела на женщину и похолодела, узнавая Светлану Кирилловну — мать Матвея.
И тут мир вокруг сорвался с места, изменяясь стремительно, выстраиваясь под угол моего пусть еще совсем нового, но уже зацепившегося в сознании зрения, появившегося благодаря занятиям у дяди Миши.
Я перехватываю напряженно предвкушающий взгляд женщины и понимаю, что она смотрит уже не на меня, а за мою спину.
Одновременно с этим Лекс срывается с места, отшвырнув букет, а я стремительно разворачиваюсь назад.
Слышу крик Леши «Беги, Ксюха!» и сразу вижу его, несущегося от брошенной посреди дороги машины и незнакомца в куртке с капюшоном прямо перед собой, что уже отвел назад руку с банкой мерзко-желтоватой густой жидкости, готовясь выплеснуть ее мне в лицо.
Вижу и понимаю, что и Лекс и Леша не успевают. Самую малость, на секунды, но безнадежно, а значит я сама за себя. Пришло время.
Мыслей нет, делаю то, чему учили эти две недели. Максимально приседаю, по сути бухаюсь на колени, уходя от уже летящего потока смертоносной гадости, группируюсь и рыбкой ныряю в ноги нападавшего.
Врезаюсь плечом в его колени, валя через себя за спину, в лужу кислоты, предназначавшейся мне и не поднимаясь, прямо на четвереньках рвусь вперед, создавая максимум дистанции.
И вот тут уже налетают парни, ставят на ноги, Лекс рвет с моих плеч офисный пиджачок, Алеша осматривает-щупает всю, нападавший дико орет и пытается убежать. Леша четкой подсечкой сбивает его опять с ног и тот остается на земле, катаясь с воплями, выставив перед собой обожженные руки.
Выбегают соседи, добавляя хаоса. Парни требуют ответа не задело ли меня, я заверяю их десять раз что цела, просто ободрала немного ладони и колени, зачем-то требую, чтобы они успели поймать мать Швеца и Лекс послушно уноситься.
Кто-то поливает пострадавшего наемника Светланы Кирилловны водой из шланга, что выведен на улицу для полива придомовых клумб. Лекс возвращается, волоча за собой отчаянно сопротивляющуюся гадину. Увидев ее, мужчина на земле снова начинает орать, проклиная ее. Она не обращает внимания на это и изливает свое море ярости и проклятий на меня, тварь, испоганившую жизнь ее мальчику. Леша закрывает мне уши ладонями и утыкает лицом в свою грудь, и я тону в его родном аромате, способном защитить меня от любой беды и ненависти в этом мире. Верю в это, внезапно верю сразу и как в аксиому, доказательств не требующую.
Какое-то время спустя приезжает Скорая и милиция. Опять осмотр места происшествия, опрос, составление заявления и дача свидетельских показаний. Господи, это хоть когда-то уже кончиться в моей жизни?
* * *
Только когда на улице уже стемнело, мы наконец поднялись в мою квартиру. Я чувствовала себя адски измотанной, но при этом наконец совершенно свободной и … исцеленной что ли, не взирая на ноющие ладони и колени, которые медики обработали на месте по-быстрому.
— Кушать хочешь? — спросил Лекс, я помотала головой.
— Давай чайку зеленого, а, Ксюха? — предложил Леша, озабоченно поглядывая на меня, заботливо усаженную на табурет на кухне Сашей.
А я смотрела на них и не могла насмотреться, хотя видела же уже сегодня, а такое чувство, что на век расставались. И моя кухня снова такая крошечная, тесная, когда они оба тут и так уютно-мирно-тепло-тепло. Нет больше гулкой, рвущей сердце пустоты ни в доме, ни у меня внутри. Только бы так все теперь и оставалось.
— Не хочу я чай. Я хочу, чтобы вы вернулись. — вывалила то, что рвалось из души.
— В смысле? — нахмурился недоуменно Лекс, — Откуда? Мы че, куда-то уходили?
— Но я же… прогнала вас.
— И че? — фыркнул Алеша. — Это что ли повод уходить?
— Нет?
— Не-а. Мы тебе дали поостыть. Папа так всегда делал, когда мама сердилась. — пояснил брат-весельчак, а Лекс согласно кивал, подтверждая. — Вот и мы потусили неподалеку и обратно причалили. — потусили, это значит по-прежнему были все время рядом, на работе явно, после — незаметно. Не уходили. Не уходили! Совсем! Люблю их. — Никаких уходов, мороженка. Так, только не реви! Теперь то чего реветь? Все же хорошо уже.
Я протянула к ним руки, как ребенок, что проситься на ручки к самым родным на белом свете людям и действительно заревела уже в голос. Лекс рванулся ко мне первым, подхватил, зацеловал, затискал, нехотя передал брату, но не отстранился, сопел мне в волосы, бормоча нежности и прижимаясь сзади.
— Хочу так всегда, — сквозь всхлипы сказала я.
— Не обещаю, что готовы обходиться только этим, — хохотнул Алеша, толкнувшись намекающе бедрами между моих ног, — Но общий принцип уловили, малыш. Будет исполнено.
— Я не боюсь. Не боюсь больше. Слышите? Не откажусь от вас. Никогда-никогда.
— Конечно не откажешься, малыш, — фыркнул в
