Маловероятно (ЛП) - Шен Л. Дж.
Мама.
Отец Доэрти.
Мал.
Саммер и Каллум.
— Святой отец? — Я наклоняю голову набок. — Разве препятствование правосудию не является самым что ни на есть нечестивым поступком? Правда буквально рядом. Если вы не поведаете свою версию событий, я обращусь к мисс Патель. Или к Мэйв и Хизер. Или, в конце концов, к Малу. Мы оба знаем, что их версия будет куда ужаснее вашей. Или, на худой конец, не такая точная.
— Я обещал твоей…
— Матери? — Я выгибаю бровь дугой, набираясь мужества, чтобы солгать священнику. Если тотчас вспыхну пламенем, то винить смогу только себя одну. — Своей точкой зрения она уже поделилась.
— Правда? — в глазах старика вспыхивает огонек.
В яблочко! Они оба замешаны. Я решаю рискнуть единственным доводом, что у меня есть. Тыкаю пальцем в небо в надежде, что это не просто сон, а воспоминание, и говорю наобум:
— Да. Как она приехала сюда. Как сбежала со мной.
Сердце в груди бьется так гулко и сильно, что меня удивляет, как святой отец не слышит его. Может, и слышит, но не хочет меня смущать. Это был просто сон. Своего рода кошмар. Но каким же реальным он казался.
К моему удивлению, отец Доэрти обхватывает голову руками и ударяется в слезы — это пробирающий до самого нутра жалобный вой зверя, которого разрывает на куски стая койотов.
— Прости нас, пожалуйста. Всех нас.
— Расскажите. — Выпрашивая у него подробности, я наклоняюсь, стараясь не дотрагиваться до священника. — Все. Умоляю. Разве я не заслуживаю правды? Отсутствует целый фрагмент моей жизни — первый, самый важный, — и никто ничего мне не рассказывает.
Голос у меня такой настойчивый, такой решительный, такой безумный, что я сама себя боюсь. Я говорю так, словно потеряла рассудок.
Святой отец смотрит на меня и резко выдыхает.
— Не знаю, что конкретно тебе рассказала мать.
— Тогда расскажите мне все. С самого начала.
— Тебе еще года не исполнилось, когда она решила попытать счастья и поддалась на уговоры твоего отца приехать в Ирландию и жить одной семьей. Ей было здесь одиноко. Она стала парией. Часто приходила в церковь. Думаю, не столько исповедоваться, сколько… поговорить о наболевшем. Вне исповедальни, конечно, твоя мать призналась, что приехала сюда по двум причинам. Она хотела помочь Глену бросить пить, но — что самое главное — не хотела, не попытавшись, мучаться угрызениями совести, что ты росла без отца. Она переехала к Глену, и они стали — как вы это называете? — сожительствовать, а Кэтлин с матерью отошли на второй план.
Под кожу просачивается жгучая боль. Я знать не знала, что мама сюда приезжала. Понятия не имела, что она бывала в Ирландии. Почему она не рассказывала? Кажется, она могла бы позлорадствовать на эту тему: «Видишь? Я пыталась». И все же мама никогда не упоминала, хоть и знала, что это выставит ее в выгодном свете.
— Продолжайте.
— Отношения у них складывались непросто. Глен с трудом не пил несколько часов. Твоя мать чувствовала себя одинокой и брошенной. Она пыталась подружиться с деревенскими женщинами, но, само собой разумеется, они были преданы Элейн, которая оказалась совершенно растоптана. Элейн, мама Кэтлин, после того как была зачата Кэтлин, таила надежду воссоединиться с Гленом. Дебби лишила ее этой надежды. Или так ей казалось.
Я понимаю, что он говорит о женщине, с которой живет и к которой, вероятно, привязан, и сдерживаю череду брани, готовую вылететь из моего рта.
— Ладно, — произношу, чувствуя, как быстро бьется сердце. — Что случилось потом?
Отец Доэрти смотрит на свои лежащие на столе руки так, словно они совершили какое-то вопиющее преступление.
— Однажды твоя мать пришла ко мне и призналась, что хочет уехать в Америку и забрать тебя с собой, что у них с Гленом не все так гладко. Никакой тайны в этом не было. Дебби рассказала, что он постоянно ее оскорбляет и трижды запретил выходить с тобой, обвинив в том, что она кокетничает с фермерами. У нас состоялся долгий разговор, я поделился своим мнением относительно происходящего. В первую очередь, настаивал, что семьям не следует расставаться, и убеждал подумать над тем, чтобы подтолкнуть Глена на более решительные меры — возможно, согласиться на его предложение пожениться.
Я кусаю нижнюю губу. Моя мать здесь, в Ирландии, терпела жестокое обращение от отца. А я вызверилась на нее за то, что она выступила буфером между ним и мной.
— А потом мои слова на меня же и обрушились. — Нижняя губа у отца Доэрти трясется, и он захлебывается от слез, которые никак не прольются. — В тот день она вернулась к Глену и сказала, что выйдет за него, если он согласится на реабилитацию. Он ответил, что она месяцами его донимала, что выпивка нравится ему сильнее. Глен отправил ее восвояси. Дебби была только рада уехать. Она попыталась забрать тебя, но он не позволил. Сказал, что ты остаешься с ним, потому что тебе не нужна такая скверная мать.
— Сражаясь за дочь, вырывая друг у друга, они чуть не разорвали тебя на куски. Тебе только-только годик исполнился, такая хрупкая. Наконец, твоей матери удалось тебя забрать. Она взяла ваши паспорта, сумку и вылетела за дверь. Глен схватил бутылку виски и бросил в нее. К счастью, промахнулся. Но стекло ударилось о стену, и осколки… осколки…
Святой отец глотает и переводит взгляд на шрам у меня на виске.
С которым, как говорила мать, я родилась.
Все внутри рушится. Это все из-за Глена. Из-за него я получила шрам. Отец Доэрти крепко зажмуривается, а когда снова открывает глаза, в них сияет решимость.
— Осколки тебя порезали. У тебя обильно шла кровь, осколок прошел рядом с глазом. Кровь хлестала. Я помню, как вскоре после несчастья примчался к ним домой и меня вырвало при виде крови, которая принадлежала невинному дитя. Но Глена даже не шокировал собственный поступок. Он был в забвении, слишком пьян, чтобы осознавать свои действия. Он погнался за твоей матерью, которая несла тебя на руках. Она побежала по главной улице, в центр города, пытаясь поймать такси в больницу. Он мчался за ней. Люди на улице заметили. Подумали, что твоя мать убегает с тобой. В Толке у нее была не лучшая репутация. Ее считали женщиной, что увела у Элейн мужчину, которого та любила долгие годы. Некоторые побежали за ними, чтобы понять, что происходит.
— Серая белка, — тихо произношу я.
Он кивает и взглядом показывает, что я правильно поняла значение его слов, сказанных много лет назад.
В голове стрелой проносится воспоминание о моем сне.
Толпа.
Гонится за моей матерью.
Которая держит на руках меня, всю в крови.
Отец Доэрти снова опускает голову на руки.
— Пока твоя мать убегала от Глена, я начал ее искать. Сначала заглянул к Глену. Увидев кровь, выбежал из дома и объехал деревню. А когда нашел вас, сразу же остановился и усадил в машину твою мать. Мы направились в больницу. Всю дорогу я молил о прощении за то, что вместо пристанища дал ей неверный совет.
Я тру глаза, пытаясь взять себя в руки. Это особенно трудно, потому что хочется плакать не только за себя, но и за маму.
— Ерунда какая-то, — качаю я головой. — Мама всегда говорила, что не бывала в Ирландии.
— Она хотела защитить тебя от правды, свести твои шрамы к минимуму, чтобы они затронули только кожу, не сердце. Она не хотела, чтобы ты знала, каким был твой отец в тот день. А после происшествия, когда вас выписали и Дебби вернулась в Нью-Джерси, Глену предъявили иск и посадили на пару лет. В тюрьме он завязал с выпивкой, но вопреки нашим ожиданиям надолго его не хватило. Годы за решеткой его изменили. Он больше не хотел иметь никаких дел с…
— С моей матерью и мной? — заканчиваю я за него.
Я сейчас испытываю такую ненависть к Глену, что, боюсь, могу раскопать его могилу только для того, чтобы снова прикончить. Бедная моя мама. Со всем справлялась в одиночку.
И позволила мне считать из них двоих черствым человеком ее.
— Да. — Отец Доэрти трет щеку, испытывая неловкость за Глена.
