Вера Витковская - Птицы небесные
— Правда? — Таня украдкой разглядывала себя в зеркальных стенах вестибюля. — А пожалуй, ты права. Однако поспешим к столам, а то все сметут до крошки.
Журналистская братия отличалась от светской публики более скромным видом, однако компенсировала этот недостаток алчной стремительностью, с которой акулы пера бросились к столам, ломившимся от деликатесов и изысканных напитков. Новая буржуазия и культурная элита поглядывали снисходительно на то, как четвертая власть уничтожает еду и питье. Тем не менее журналистов всегда приглашали, их боялись и ненавидели, старались задобрить и, подкупить.
Таня положила на огромное блюдо два бутерброда, прихватила бокалы и повела Катю подальше от толпы, в уютный уголок с мягким диваном. Оттуда они, как из партера, наблюдали это театрализованное действо. Катя чувствовала себя здесь чужой и ненужной, Татьяна Васильевна — как рыба в воде. Поминутно кто-то подходил, чтобы расцеловаться с Таней и обменяться впечатлениями.
Катю оглушила презентация. Ее потянуло домой, в тихое убежище, где завтра поселится новый жилец — предполагаемый Васька.
Только Катя хотела сообщить об этом событии Тане, как та вдруг поперхнулась и смущенно потупила глаза. Тревожное чувство овладело Катей. У окна, недалеко от их уютного угла, только что расположилась знакомая ей пара. Они поставили на подоконник такое же блюдо с бутербродами, как у них, и, о чем-то оживленно разговаривая, оглядывали зал.
Еще мгновение — и их глаза встретились. Евдокимов заметно постарел и сдал. Друзья посмеивались над его прочной привязанностью к старой пассии. Действительно, он сопровождал ее повсюду. Никакого живого волнения не испытала Катя, увидев через несколько лет человека, в которого была как будто влюблена. Наоборот — нахлынула прежняя тоска по Сереже и счастливой, безмятежной жизни с ним. Старая рана открылась.
Таня, чтобы сгладить неловкость, поспешила к окну расцеловаться с Аллой и Евдокимовым. А Катя бросилась куда глаза глядят. Через многолюдный зал с накрытыми столами в другой, поменьше, где журналисты осаждали главного редактора новорожденной газеты. В пустом фойе было прохладно и тихо. Она с облегчением опустилась на диван, раздумывая, как бы поскорее проститься с Таней и сбежать отсюда. Словно предчувствовала — так не хотелось идти на эту тусовку.
— Are you all right?[1]
Эта фраза, сказанная по-английски, несомненно, была обращена к ней. Катя подняла голову. Перед ней предстало чудесное видение в образе элегантного, слегка благоухающего французской туалетной водой мужчины. Сразу видно — не соотечественник. Катю всегда умиляло это «с вами все в порядке?».
— Нет, не все, — машинально ответила она, но тут же спохватилась: — Но я уже пришла в себя. Спасибо.
Видение исчезло, а Кате словно бы стало чуть-чуть легче. Вот как действуют на нашего замордованного человека обыкновенная вежливость, ласковое слово, сказанное просто по привычке. Но тут видение возникло вновь, неся на блюдце стакан с водой. Обычно в такой ситуации Катя вежливо благодарила и удалялась. Но тут без колебания взяла стакан, пригубила и позволила видению сесть рядом. Человек с таким лицом и манерами не мог быть заурядным волокитой и охотником за приключениями.
Катя с удовольствием оглядела незнакомца. Светлый костюм любимого ее цвета — кофе с молоком сидел на нем так, словно он в нем и родился. Серо-голубые глаза глядели дружелюбно и открыто. Викинг, настоящий заморский викинг, подумала Катя. Неужели бизнесмен? Хотя у них там бизнесмены, в отличие от наших доморощенных купцов, вполне цивилизованные люди. Она почувствовала легкое разочарование. Нет, у него такие умные глаза, безупречные манеры. Вряд ли он бизнесмен.
Таинственный незнакомец оказался собратом по перу из лондонской газеты. Немногие Катины знакомые — корреспонденты зарубежных газет и журналов — носили потертые джинсы, мешковатые свитера и стягивали длинные волосы в смешной пучок на затылке. Тем приятней было исключение.
Таня, в волнении обегавшая все коридоры и закоулки, с удивлением обнаружила совершенно спокойную Катю, беседовавшую в холле с умопомрачительным мужчиной. Они были так увлечены друг другом, что даже не заметили Таню. «Вот те на! — подумала та. — Я тут беспокоюсь о бедной девочке, а она встретила старого знакомого и болтает с ним как ни в чем не бывало».
Сама Катя была уверена, что минут через пятнадцать простится со своим собеседником и больше никогда не увидит его.
Эпилог
Наташа шла по Москве.
Изредка с ней здоровались люди. Иногда рассеянно, как со старой знакомой, лицо которой помнят, но, при каких обстоятельствах возникло это знакомство, забыли. Иногда — со значительной или радостной улыбкой, точно встреча с ней была доброй приметой. И Наташа всякий раз отвечала: «Здравствуйте».
Возможно, это была слава. Она никогда не мечтала о славе. Лева Комаров, ее любимый партнер, утверждал, что у нее напрочь отсутствует честолюбие. Как он ругал ее за то, что она недавно отказалась сниматься в телесериале! И как она ни объясняла, что не в силах произносить фальшивые слова, он твердил, что она просто совсем не заботится о собственной славе. Нет, не заботится. Да и зачем?
Все главные события происходят в сердце человека. Это и есть крохотная сцена, где разыгрывается наша жизнь, а вне ее — полутемный зал, едва различимые тени…
В Москве у нее было одно любимое место — башня, построенная в честь Иоанна Крестителя на берегу Москвы-реки.
Отсюда виднелась часть города — задымленная рабочая окраина. Шлюзы, в которых стояли баржи. Луна, отдаленный лес на горизонте.
Сюда, еще в той жизни, когда жива была Раиса и о счастье нельзя было и мечтать, они иногда приходили с Николаем. «Когда-нибудь, — говорил он, — на старости лет мы с тобой купим дом на высоком берегу реки». Им это казалось беспредметной, пустой грезой — построить дом на высоком берегу, таком высоком, что весь мир, в котором люди враждуют, завидуют друг другу, любят так, что эта любовь почти близнец ненависти, стареют, умирают, остался бы далеко внизу, как вот эта зеленая луговина, как баржа, плывущая по реке, как дым, стелющийся из труб и рассеивающийся в голубом просторе, который мысль объять не может, но душа заключает в себе навеки. И сегодня в своей душе Наташа несла тихое, спокойное счастье.
— Он такой, каким должен быть мужчина! — с восторгом говорила Катя. — О таком мечтает каждая женщина.
— Но ты ведь знакома с ним всего несколько дней, — с сомнением отвечала Наташа.
— Я тебя не узнаю, Наташка. Помнишь, как десять лет назад ты с сияющими глазами поведала мне о своем микробиологе? Я тогда холодно и расчетливо вразумляла тебя. Мы как будто поменялись ролями.
