Барбара Вуд - Колыбельная для двоих
Она повернулась, взяла свой стакан и с шумом отпила. Германи, как завороженная, смотрела на пламя свечи и тихо напевала какую-то песенку. Открывая для себя свою собственную сексуальность, Мария стала много думать об этом. О своих родителях. О том, почему ее мама говорила, что «порядочная девушка не должна хотеть этого». О том, почему монахини учили ее, что для женщины секс — это обязанность, а для мужчины — естественная потребность организма.
Девушки молчали, блуждая взглядами по наводненной тенями гостиной. Это был невероятно интимный момент: мерцала, отбрасывая круг света, свеча, по телу разливалось тепло от дешевого вина.
— Мария?
— Да?
— Мария, а все эти разговоры, что ребенок будет девочкой…
— Да?
— Даже трудно в это поверить.
— Поверила бы, если бы тебе объяснил это доктор Вэйд.
Германи быстро, краем глаза, посмотрела на выступающий живот Марии.
— Интересно, каково это быть беременной.
— А ты прекрати использовать диафрагму или, как там она называется, и узнаешь.
Германи опустила голову и уставилась изучающим взглядом на потертый ковер.
Ее лицо было наполовину скрыто во мраке.
— Мария… Я должна тебе кое-что сказать.
— Что?
— Ну, мне не легко об этом говорить.
Мария наклонила голову и коснулась кончиками пальцев руки Германи.
— Что такое?
Она издала короткий сдержанный смешок, затем подняла глаза и взглянула на Марию; ее лицо в свете свечи приобрело белый оттенок.
— Я уже давно хотела тебе рассказать об этом, но так и не смогла.
— Германи, мне ты можешь рассказывать все, что угодно.
— Да, должно быть, это вино… Мария, это насчет Руди.
Мария смотрела на подругу.
— Его не существует, — сказала Германи.
Звуки октябрьской ночи моментально заполнили образовавшуюся тишину и также моментально улетучились, когда Мария тщетно пыталась приподняться.
— Что?
— Я сказала, что его не существует. У меня нет никакого молодого человека с политологического. Нет никакого Руди.
— Я ничего не понимаю.
— Я его выдумала, Мария. Не существует студента-политолога по имени Руди. У меня вообще нет никакого молодого человека, и я не занимаюсь сексом часами напролет, как ты думаешь.
— Но… я все равно не понимаю.
— Ради бога, Мария, я его придумала!
— Зачем?
Не имея больше сил смотреть на удивленное лицо подруги, Германи опустила глаза на свечу и отпила вино.
— Ну, понимаешь, сначала были только ты и я, нам было весело друг с другом. А потом в твоей жизни появился Майк, и ты перестала принадлежать только мне. Не знаю, наверное, мне было просто обидно или завидно. — Ее тихий голос наполнил круг света. — А потом ты начала с ним встречаться, и я… я не знаю, мне захотелось показать тебе, что я тоже, понимаешь, могу дружить с парнем, и все такое.
Германи замолчала, и Мария поймала себя на том, что слушала ритм собственного дыхания. В комнате было темно и душно; от вина у нее кружилась голова. Моргнув, она посмотрела на подругу.
— Мне очень жаль, — сказала она тихо.
Избегая смотреть Марии в лицо, Германи подняла голову, наполнила стакан вином и выпила залпом. «Есть еще кое-что, но ты вряд ли сможешь это понять», — подумала она.
Германи сама не понимала того, что с ней происходило, и поэтому не могла объяснить этого подруге. Ей не нравились мальчики, но ей безумно хотелось, чтобы это было не так, она боялась собственной сексуальности и шокирующих снов или, быть может, фантазий, которые посещали ее в последнее время.
Германи покачала головой и печально уставилась на пламя свечи. Ей хотелось, чтобы Мария обняла ее, позволила ей поплакать на своем плече, хотела почувствовать себя нужной ей, попытаться найти способ сказать, как сильно она ее любила…
— Тебе не нужно ничего выдумывать, — услышала она голос Марии, — мне все равно, есть у тебя парень или нет.
«Ты не понимаешь, — стонал разум Германи, пытаясь, сквозь винное затмение, поймать, сформулировать мысль, которую она не могла сформулировать на протяжении многих месяцев. — Я не хотела, чтобы ты думала, что я какая-то странная, что со мной что-то не в порядке…» Но эта мысль, как всегда, ускользнула от Германии, как будет ускользать от нее еще долго, до тех пор, пока она не узнает о себе всю правду и не поймет, кто она такая. Боясь себя и ужасаясь того, что она подозревала, Германи с несчастным видом сказала: «Вообще-то, Мария, я… Я никогда не занималась сексом с парнем…»
Этот вечер, казалось, не закончится никогда. Марию разморило от жары и выпитого вина. Будь она трезвой, она бы смогла уловить то, что пыталась сказать ей подруга, смогла бы избавить Германи от мучительных попыток выразить то, чего она сама не понимала. Но Мария пила вино, мыслила неглубоко и слышала только то, что было сказано. Потягивая вино, она любовалась длинными черными волосами Германи, в которых отражался свет горевшей свечи; ей хотелось прикоснуться к ним, погладить их, ощутить их шелковистость, запустить в них пальцы…
— Вот так… — произнесла Германи со вздохом, — теперь ты знаешь мой самый темный, самый потаенный секрет.
Мария улыбнулась.
— Я рада, что ты мне рассказала, — пробормотала она.
Губы Германи растянулись в ответной улыбке, но глаза были полны печали.
— Нам, наверное, Мария, глупо иметь друг от друга секреты. Ты и я, мы ведь близкие подруги, да? — Она подняла свои темные глаза, — Мария?
— Г-м?
— Расскажи мне, ну… о ребенке.
Лежа с закрытыми глазами, Мария наслаждалась ощущением тепла и неги, которые распространялись по всему телу.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты знаешь. Как это было? Ну, в смысле, заниматься этим?
Мария резко подняла голову.
— О чем ты говоришь?
— Мария, тебе понравилось это, понравилось заниматься с парнем сексом?
Внутри Марии возникло щемящее, давящее чувство, чувство, которое она не испытывала уже много месяцев, с того самого вечера, когда она достала из аптечки отца бритвенные лезвия; опьянение мгновенно испарилось.
— Германи, я же говорила тебе, откуда взялся этот ребенок.
Голос подруги был тверд.
— Ага, говорила. Я просто хочу сказать, что ты можешь рассказать мне правду, понимаешь? Боже, партен-блаблабла. Ты сделал это с Майком, да? Ты разрешила ему трахнуть тебя? Как это было? Классно?
Мария впилась пальцами в диван, ей нужно было за что-то ухватиться, почувствовать опору.
— Германи, я сказала тебе правду. Ребенок зачался сам по себе. Именно по этой причине у меня и будет девочка. Я же тебе говорила об этом. Ты сказала, что поверила мне. Я ни с кем ничего не делала. Тем более с Майком.
