Рози Томас - Влечение
А по прошествии этих трех недель чуть не случилось так, что я не вернулась домой. Этого ты не можешь помнить, потому что даже не подозревал о том, что произошло. Я влюбилась в Тонио. Он словно протянул руку и сорвал меня, как налившийся плод. Очевидно, я созрела.
Поначалу, в свободное от уроков английского время, Тонио присоединялся к нам на пляже. Бетт играла в песке; он помогал ей строить волшебные замки и рассказывал увлекательные истории об их обитателях. У него была гладкая бронзовая кожа; кристаллы морской соли липли к темной поросли у него на ногах и руках, выстреливая в меня крошечными радугами.
Сначала я просто считала его красивым мужчиной, любуясь со стороны как не принадлежащим мне произведением искусства. Мне нравилось его общество: он старался развлечь меня и внимательно слушал все, что я говорила. Он был нежен и вполне доволен своей судьбой, хотя был гол как сокол.
Впервые мы с ним провели вечер наедине, когда ты обгорел и не смог пойти с нами, помнишь? Но стоило нам переступить порог пансиона, как я почувствовала, что на весь этот вечер принадлежу Тонио. Не в смысле обладания, а в смысле заботы. Он вел себя так, словно я его сокровище, главный человек в мире. Представляешь? И поэтому я перестала любоваться со стороны и начала воспринимать его всеми чувствами.
Потом, когда я задержалась в Италии после твоего отъезда, я была уверена, что нас ждет невинный флирт, прелюдия к курортному роману, средиземноморский эпизод. Ну, может быть, пара поцелуев под звездным небом или прогулка вдоль берега моря, посеребренного луной.
Но все оказалось гораздо серьезнее, потому что Тонио меня полюбил. Полюбил Джесс Эрроусмит, рациональную и уравновешенную, рано ставшую женой и матерью. Это меня потрясло. Я никогда не думала, что могу заинтересовать такого мужчину.
Нельзя сказать, что я этого не хотела. Я грезила об этом. Это произошло много лет назад, но я до сих пор помню, что тогда чувствовала. Однажды море было спокойным, и вдали виднелась кривая линия горизонта. Но вдруг откуда ни возьмись вздыбился вал и окатил меня с головой. Было одно короткое мгновение, когда я могла повернуться и убежать, но я этого не сделала. Просто открыла глаза и подставила лицо и все свое существо грозной вспененной волне. И она вышвырнула меня на берег.
Хозяйка нашей маленькой гостиницы очень привязалась к Бетт и была рада присматривать за ней по вечерам, хотя ее дочь, вечно надутая Виттория, которой Тонио давал уроки английского, втайне ревновала. Обычно Тонио заходил за мной после того, как Бетт засыпала, и мы выходили под бархатную сень теплой южной ночи.
У Тонио была каморка недалеко от порта. Однажды он привел меня туда. Нам пришлось сидеть на железной кровати, потому что в комнате был всего один стул. Он угостил меня бутербродами с ветчиной, маслинами и мелким, с толстой кожурой, но необычайно сладким виноградом. По моим губам и подбородку побежал сок, Тонио вытер его пальцем. И поцеловал меня.
Тот вечер запомнился мне на всю жизнь.
Шум порта, мужские голоса, скрип уключин и глухое ворчание моторов, когда их заводили, чтобы отправиться на ночную ловлю рыбы; открытое окно, доносившиеся с улицы запахи кухни и дизельного топлива.
В тот вечер мы с Тонио стали близки.
Матрас был тонкий и жесткий, простыни — протершиеся, с искусно заштопанными дырами. Зато они были чистые и источали аромат лаванды. Тонио на миг оставил меня, чтобы пойти закрыть ставни. Его обнаженное тело было шоколадным и гладким, как ириска.
Наверное, для женщины моего возраста и той эпохи у меня был средний сексуальный опыт, но он не понадобился. Ему были присущи нежность и сдержанность, из-за чего его ласки носили чуть ли не характер почтительности. Но потом, когда он преодолел свою скованность, его темперамент проявился во всей силе и щедрости. Когда ничто не мешало, он умел самозабвенно наслаждаться сексом. В лирические моменты я гадала: может быть, двойственность его натуры обязана своим происхождением разным генам? Итальянский пыл и ирландская меланхолия.
Он целовал косточки у меня на ногах и светлые полоски на моем теле от бикини. Ему были дороги все мои складочки, все углубления, все места скопления нервных окончаний. И я отвечала ему тем же. В тот вечер — и во все последующие вечера — Тонио заставил меня почувствовать себя прекрасной, вручил мне великий дар раскованности. И я узнала, что значит до конца быть самой собой. С тобой у нас не было ничего подобного за все годы брака.
Ты, конечно, решишь, что все дело в сексе. И да и нет. Секс играл важную роль, но он был всего лишь ключом от двери, а близость, которую мы обрели за дверью, похожа на то, что происходит у меня сейчас с Робом Эллисом.
Да, Роб напоминает мне о Тонио. Он так же раним и — обратная сторона медали — так же самоуверен, что ощущается еще острее, потому что он этого не осознает. Та же честность, прямота и страсть. Как видишь, все это имеет отношение к сексу, но не только.
Ну вот. Это все, что было у нас с Тонио, — двадцать лет назад. Неполные три недели — девятнадцать дней и ночей. А когда срок нашего пребывания в Италии истек, он не попросил меня остаться, и я сказала себе: даже если бы он попросил, я бы отказалась. У Тонио не было ни денег, ни корней, и он не придавал этому значения. В то время у меня были ты, Бетт и наша совместная жизнь в Англии. От бледной, флегматичной Джесс с высоко развитым чувством ответственности меньше всего можно было ожидать бегства с черноволосым бродягой, не так ли?
Неизбежность разлуки не сделала ее легче. Но сомнения оставались до последнего момента.
В наш прощальный вечер Тонио пытался-таки о чем-то меня попросить. Он взял меня за руку; в черных глазах светилась грусть. Я помешала ему говорить. Не могла допустить, чтобы одно слово или намек поколебали мою решимость. Так что я не дала ему открыть рот, но с тех пор беспрестанно гадала: что он хотел сказать? Обратиться ко мне с мольбой, на которую я не имела права откликнуться? Или дать слово, которое он не сумел бы сдержать? Даже если бы я осталась (а это чуть не случилось) и мы обменялись обетами, ни один из нас не смог бы их исполнить. Тогда я была так же уверена в этом, как сейчас.
В тот вечер мы простились навек. В небе плавали серебряные облака; толпа на тротуаре постепенно редела. Я ушла и ни разу не оглянулась. Не из малодушия, а из страха. Моя большая любовь. И моя врожденная трусость.
Я вернулась домой, уже зная о своей беременности. Если я психовала, страдая от внутренней борьбы, ты, наверное, относил это на счет моей досады оттого, что каникулы подошли к концу. Оказалось нетрудно скрыть последствия. Небольшая подтасовка дат — и мой Дэнни официально стал также и твоим Дэнни.
