Вера Копейко - Тест на любовь

— Я думаю, в ваш домик.

Слава застонал.

Они держались в отдалении, поскольку конечный пункт им известен. Слава помнил дорогу, хотя он не был там с тех пор, как они расстались.

Ольга вышла из машины, ботинки утонули в снегу.

Стояла первобытная тишина, но она не слышала ее, потому что голова гудела, мысли прыгали, не додумывались до конца, их захлестывали следующие. Снег ровный, никаких следов. Она одна в этом снежном поле.

Ольга с трудом пробралась к двери. Посветила фонариком вокруг — тоже никаких следов. Замок открылся легко, не замерз, Слава всегда смазывал его каким-то незамерзающим маслом. Она вошла в дом, свеча стояла в металлическом черном витом подсвечнике на столе. Точно так, как она оставила ее в прошлый раз. Она зажгла свечу и опустилась перед ней на колени.

— Господи, прости меня, неверующую. Но сейчас мне больше не к кому обратиться. Прости за мою дурацкую жизнь, за мою вину перед всеми. Говорят, нельзя лишать себя жизни, но если по моей вине другой человек едва ее не лишился, я должна быть наказана. Господи, спаси Татьяну! Я уйду вместо нее.

Она неумело перекрестилась и засунула руку в карман. «Леди» сама легла на ладонь. Ольга крутанула барабан, подняла руку, но рука окаменела и не двигалась.

«Как страшно, как страшно!» — билось в голове. Левой рукой она поддержала правую. Револьвер холодил висок, Ольга закрыла глаза. Свеча мерцала, потом внезапно ее свет качнулся, дверь распахнулась, и все потемнело. Она лежала на полу, прогремевший выстрел разбил стекло, оттуда пахнуло ветром и холодом.

Ольга не понимала — где она, уже там или еще здесь? Если там, то она в аду. Она почувствовала, как на нее навалилось что-то тяжелое, удушающее. Внезапно, точно от вспышки свечи, высветилось прошлое.

Такое давнее, что она думала — оно ушло навсегда. И казалось, это было не с ней. Она вообще считала — все, что было раньше, было с другим человеком, не с ней.

…Маленький городок с низкорослыми домами из облупившегося кирпича. Новогодняя елка в центре площади, увешанная картонными игрушками, слабо светившимися в свете гирлянд, горки изо льда и снега в виде сказочных волков, лисиц, петухов. Толпы народу. Мороз под тридцать, и она, тринадцатилетняя девочка в вязаной шапке с ушами, в желтом пальто с коричневым цигейковым воротником, вошла в толпу веселящихся. У нее было мало подруг, ей вообще нравилось быть в толпе и наблюдать. Она еще не понимала, что к одиночеству будет стремиться всегда. Внезапно ее сбили с ног двое мальчишек и повалили в снег, недалеко от елки, но там, куда свет гирлянд не достигал. Она не поняла — что такое? Все толкались, все играли.

Она задыхалась под их вонючей тяжестью и видела, как один уже сбросил варежку и грязными пальцами расстегивал ее пальто. Инстинктивно она почувствовала — это не игра, это что-то ужасное, стыдное. Она не кричала, она боялась привлечь чье-то внимание. Но ей повезло, из толпы вышел мужчина и остановился над ними.

Тогда она поняла и запомнила на всю жизнь — в толпе ты беспомощный.

Они отпустили ее и исчезли. Так же быстро, как и появились.

— Давай я тебя отряхну, девочка, — сказал мужчина, печально глядя на нее.

Она покачала головой и скрылась в гуще детей под елкой. Сейчас Ольга тоже задыхалась под тяжестью тела, нет, она не забыла прошлое, оказывается, оно сидело в ней до сих пор. И теперь вернулось.

Но сейчас у нее есть револьвер, «леди» защитит ее, она дотянется до оружия и всадит пулю… Там полный барабан, пять девятимиллиметровых патронов. Хватит на всех.

Но ее руки прижаты к полу. Она распята. Она чувствовала чужое горячее дыхание на своем лице. Она в ярости открыла глаза. В слабом свете вечера она не поверила себе.

Нет, этого не может быть. Не может этого быть. На нее смотрели те глаза. Единственные, которые она хотела бы видеть.

Или они просто явились ей перед смертью?

— Не стреляй, Ольга! Я люблю тебя! Я тебя очень люблю. — Он наклонился, поцеловал ее в холодные губы. Она ничего не чувствовала. Не веря себе, она смотрела в эти глаза. Потом дрогнувшими губами спросила:

— Откуда ты взялся? Почему?

Он поднял ее, посадил на лавку, привалив к стене.

— Спасибо вот этому человеку.

Она повернула голову и увидела… Андрея.

— Ты?

— Да, я. Я еще раз решил поставить эксперимент. Он удался. Разве я не прав, Ольга Геро?

Она потрясенно смотрела на мужчин, на разбитое стекло. Поежилась — к ночи начинал дуть ветер. Слава обнял ее.

— Ничего страшного, Ольга. Мы вставим стекло. А потом построим новый домик. Ты же помнишь, у мистера Уиклера был еще вариант, побольше. Как тебе?

Андрей засмеялся:

— Соглашайся. Я сниму у вас одну комнату. Кстати, — голос Андрея стал серьезным, — Ольга, Слава знает все.

Эпилог

Они сидели за столом, не зажигая света. Сумерки опускались быстро, как на парашюте.

— Ну вот все и кончилось, Ольга. — Андрей смотрел на нее ласково.

— Все?

— Да, и для всех.

— Так что с Ирмой?

— У нее последняя стадия рака.

— О Господи! А Иржи?

— Он умер. После я тебе расскажу все как было, если хочешь.

Ольга качала головой:

— О Господи. Но ты…

— Я хотел вывести тебя из-под удара. Я это сделал. Это мой свадебный подарок тебе и Ярославу Николаевичу. — Он повернулся к Славе. — И еще, может быть, я подарю тебе старинный пистолет, дорогой друг.

Слава улыбнулся:

— Ты сделал мне самый дорогой подарок. Дороже у меня нет ничего на свете.

Слава еще крепче стиснул Ольгу в объятиях и поцелуем осушил слезы.

— А… Таня? Ты о ней знаешь, Андрей? — Ольга прикрыла глаза, боясь услышать ответ.

— Знаю. Она поправится.

— Правда? — выдохнула Ольга, чувствуя, как сердце омылось кровью.

— Правда. Слово доктора. Так что, Ольга, все хорошо, все в порядке.

Она улыбнулась сквозь слезы.

Андрей поехал домой не спеша, на душе было спокойно, как уже не было давно. Войдя в квартиру, зажег свет и поставил красный чайник на газовую плиту. Зазвонил телефон.

— Широков? Не зайдешь ли ко мне завтра?

Андрей возвел глаза к потолку. Потом, вспомнив счастливые лица Ольги и Воронцова, мирным голосом спросил:

— Ну чего еще ты от меня хочешь? Неужели тебе мало?

— С этим делом все в порядке. Но есть новое. Как раз для тренировки твоего ума, Широков. Чтобы не заржавел.

— Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?

— Такие, как мы с тобой, милый, на покой не уходят. Мы во все времена на посту. И в старые, и в новые.

— Ох, Петруша, Петруша. Что с тобой поделаешь?

— Кто говорил, что разные твои тесты — мед твоей жизни? Сам говорил. Или врал?

— Да не врал я, Петруша. Но, может, я хоть чаю попить успею?