Розамунда Пилчер - Дикий горный тимьян
Джон Данбит сидел за письменным столом в библиотеке, где он провел весь день, разбирая бумаги дяди, раскладывая счета по ферме и личные счета в две аккуратные стопки, чтобы передать их Роберту Маккензи, биржевому маклеру Джока в Эдинбурге и своему бухгалтеру.
Дядя содержал деловые бумаги в полном порядке, и это очень облегчило ему задачу, но все равно дело было кропотливое и, конечно, печальное. Ибо в его бумагах встречались старые записные книжки-еженедельники, приглашения на танцы, выцветшие фотографии людей, совсем Джону незнакомых. Группы военных в форме, сфотографированных в Красном Форте в Дели; снимок партии оружия в джунглях, приготовленного, по-видимому, для охоты на тигра, свадебные фотографии. Некоторые снимки были сделаны в Бенхойле. В маленьком мальчике он узнал своего отца, а в стройном юноше — Родди; он был в белых фланелевых брюках, и казалось, вот-вот запоет, исполняя главную партию в какой-то довоенной музыкальной комедии.
Дверь отворилась, и в комнату неторопливым шагом вошел нынешний Родди. Джон был рад его видеть, да к тому же это был хороший предлог, чтобы отложить работу. Он отодвинулся вместе со стулом назад и поднял фотографию.
— Посмотри, что я нашел.
Родди подошел поближе взглянуть на фотографию через его плечо.
— Господи Боже мой! Внутри каждого толстяка есть худой человек, который стремится выбраться наружу. Где ты ее нашел?
— Среди кучи старых бумаг. Который час? — он взглянул на свои часы. — Уже четверть девятого? Ничего себе. Не ожидал, что так поздно.
— Четверть девятого в омерзительно холодный зимний вечер. — Родди вздрогнул. — Меня чуть ветром не сдуло, когда я шел сюда через двор.
— Давай что-нибудь выпьем.
— Отличная идея, — сказал Родди так, как будто об этом даже не думал.
Он направился к столу, где Эллен уже выставила бутылки и стаканы, а Джон попытался прикинуть, сколько таких стаканчиков пропустил его дядя, сидя в одиночестве у себя в гостиной, но тут же сказал себе, что это не имеет никакого значения, и вообще это не его дело. Он чувствовал только, что очень устал, и перспектива восстановить силы с помощью стаканчика виски показалась ему вдруг очень заманчивой.
Он встал и пошел к камину, чтобы разжечь дрова и подвинуть кресло Родди поближе к огню. Родди принес стаканы, вручил один из них Джону и опустился в кресло со вздохом, похожим на вздох облегчения. Джон остался стоять, и тепло от огня поднималось вверх по его спине; он только сейчас понял, что весь застыл от холода, сидя в нише перед окном.
— Твое здоровье, — сказал Родди, и они выпили. — Когда народ возвращается, не знаешь?
— Не имею представления, — загорелое лицо Джона было безучастным. — Думаю, около десяти. Зависит от того, прилетит самолет вовремя или нет. Вполне может опоздать из-за сильного ветра.
— Ты и вправду завтра уезжаешь в Лондон?
— Да. Мне необходимо. Возможно, я вернусь на следующей неделе или через неделю, но сейчас, когда у нас проходит такая крупная сделка, я должен быть там.
— Хорошо, что ты смог сюда выбраться.
— Мне здесь понравилось. Жаль, что все должно так закончиться. Я бы очень хотел, чтобы Бенхойл был у нас, как и прежде.
— Мальчик мой, все когда-то кончается, но затраченные нами деньги окупились с лихвой.
Они стали вспоминать былые времена, и оба наслаждались теплом камина и дружеским общением, и время летело незаметно. Они уже два раза добавляли виски в стаканы (вернее, Джон два, а Родди все четыре), когда за дверью послышалось шарканье ног и в комнату вошла Эллен. Они нисколько не удивились этому неожиданному вторжению, ибо Эллен уже очень давно входила без стука. Она казалась усталой и очень старой. При сильном ветре и холоде у нее нестерпимо болели кости, а она была на ногах почти весь день. Об этом можно было судить по ее лицу. Губы были крепко сжаты. Она пришла с твердым намерением поставить их в известность об ужине.
— Не знаю, когда вы оба собираетесь есть, но ужин готов, и можете приступать в любое время.
— Спасибо, Эллен, — сказал Родди с легким сарказмом, которого она даже не заметила.
— А когда остальные вернутся из Инвернесса, я не знаю, но им придется довольствоваться бульоном.
— Это именно то, что им нужно, — заверил ее Джон и добавил, желая ее успокоить: — Мы будем в столовой через минуту. Мы просто решили пропустить по стаканчику.
— Это я и сама вижу.
Она еще потопталась немного, придумывая, к чему бы еще придраться.
— Родди, перед приходом сюда ты посмотрел, как там малыш?
— Что? — Родди нахмурился. — Нет. А что, разве надо было?
— По-моему, это первое, что надо было сделать, прежде чем оставлять крошку на целый вечер.
Эти придирки начинали действовать Родди на нервы.
— Эллен, да я только что пришел оттуда. Ведь мы оставляем его там каждый вечер, и он спокойно спит.
— Ну, ладно, что там говорить. Пойду проведаю его сама.
Она снова зашаркала к двери. Она казалась такой бесконечно усталой, такой старой с похожими на палки черными ногами в стоптанных башмаках, что Джон не выдержал. Он поставил стакан на стол.
— Ладно, Эллен, не беспокойся. Я пойду посмотрю.
— Да мне нетрудно.
— Мне тоже нетрудно. Я мигом. А когда вернусь, мы сядем обедать, а потом ты пойдешь спать.
— Кто это сказал, что я пойду спать?
— Я. У тебя такой усталый вид, что кровать — самое подходящее для тебя место.
— Ну, не знаю…
Качая головой, она направилась в кухню, а Джон пошел вниз длинным, вымощенным каменными плитами коридором, который вел на конюшенный двор. Сегодня здесь было холодно, как в темнице, и лишь еле-еле горели голые лампы, раскачивавшиеся от ветра. Ему казалось, что его окружают какие-то смутные неясные тени.
Он толкнул заднюю дверь. Ветер подхватил ее и едва не вырвал у него из рук. И на секунду, которая показалась ему вечностью, он застыл на пороге.
Ибо впереди, через мощеный двор, в доме Родди все окна верхнего этажа были охвачены танцующими языками пламени и залиты оранжевым светом. Огонь и дым вырывались из-под крыши, и за завыванием штормового ветра он слышал яростные звуки бушующего пламени, гудящего, как в топке, треск горящего дерева, похожий на ружейные выстрелы. У него на глазах стекло одного из окон взорвалось и разлетелось на мелкие осколки, а рама развалилась от нестерпимого жара. В мгновение ока языки пламени вырвались из образовавшейся пустоты, и Джон почувствовал на лице их опаляющий жар.
Томас.
Он кинулся через двор и открыл дверь прежде, чем успел взвесить последствия. Лестница была в огне, ветер раздувал пламя, и все здание превратилось в пылающий факел, от которого он отпрянул. Из-за удушливого дыма было нечем дышать. Он отвернулся и, прикрывая лицо поднятой рукой, побежал вдоль узкого коридора, открыл дверь первой спальни.
