Кевин Милн - Финальный аккорд
Я наклонился и взял ее за руку.
– Как тебе это? Анна? Анна! Пожалуйста, милая, просто подай мне хоть какой-то знак, что ты слышишь меня. Что-нибудь! Подними палец или моргни глазом. Пошевели пальцем ноги. Или улыбнись. Можешь сделать это для меня? Не упрямься, хорошо? Мы оба знаем, какой ты иногда можешь быть несговорчивой. Если ты не уступаешь только потому, что злишься на меня… пожалуйста, не злись. Я серьезно, Анна. Мне нужно знать, что ты все еще там. Ты там, милая? Ты слышишь меня? Анна? Я хочу поговорить с тобой. Ты мне нужна. Пожалуйста, если ты меня слышишь, просто дай небольшой знак!
Я нормальный человек. Как мне кажется. Но были моменты, когда я балансировал на краю. Иногда, когда я понимал, насколько одинок я в этой палате, я чувствовал опасную близость потерять рассудок. Она ничего не слышала из того, что я ей говорил. Помимо того, что я на самом деле разговаривал с дверью, у меня было подозрение, что за ней в комнате никого нет.
* * *Позже в то утро медсестры подтвердили, что у Анны все еще самые низкие показатели по их шкале. Глаза не реагируют, вербальная и двигательная реакции отсутствуют. Не надо было иметь медицинского образования, чтобы понять это.
В первой половине дня я увидел деревянную коробку дедушки, которая стояла на столике, и решил открыть ее, отчасти из любопытства, отчасти из чувства вины за то, как я отнесся к дедушке во время его визита. Он пришел только для того, чтобы помочь, и то ли из-за моей усталости, то ли из-за подавляющего чувства беспомощности я несправедливо выплеснул на него свою досаду.
Оставшуюся часть суток я сидел и читал Анне его дневники, выискивая крупицы мудрости, на которые намекал дедушка. В тетрадях было написано практически то же самое, что дедушка рассказывал несколько ночей назад, хотя и с некоторыми дополнительными деталями про геноцид, которые я лучше бы совсем не знал. Тем не менее, несмотря на все мои усилия, я не сумел извлечь из этого чтения больше того, что уже получил, когда он сам рассказывал об этом. Да, меня тронули за душу его необычные подвиги. Но если у него не было намерения показать мне, что у каждого человека есть испытания, которые он должен пройти, тогда я по-прежнему что-то упускаю.
Я спросил Анну, что она думает, но она не знала. Где-то после обеда я вновь включил сотовый телефон. Пришли полдюжины новых эсэмэс – пара от моего босса с желанием знать, серьезно ли я сказал о своем уходе, одно от дедушки с сообщением, что он в целости и сохранности добрался до дома, а остальные прислала Хоуп, спрашивая, может ли она увидеться с мамой. Хоуп была единственным человеком, с которым мне действительно хотелось поговорить, поэтому я набрал номер Стю.
– Резиденция Берк. Это Хизер.
– Привет, Хизер. Это Итан. Как дела у Хоуп?
– О, хорошо. В данный момент она с детьми сидит в джакузи. Хоуп очень нравятся пузырьки.
– Не сомневаюсь. Мне перезвонить, когда они закончат?
– Нет. Телефон переносной. Я иду туда. Секундочку… Хоуп, тебе папа звонит.
Я услышал приглушенное «Ура!» и звуки брызг. Потом Хоуп взяла трубку.
– Папа?
– Привет, как моя любимая маленькая девочка?
– Я твоя единственная маленькая девочка.
– Точно, и это значит, что всегда будешь моей любимой.
– Папа?
– Да? – Я знал, что последует за этим.
– Можно мне увидеться с мамой?
– Нет, тыковка. Врач говорит, еще не время. Но, может быть, в ближайшие дни или недели. Через неделю… или типа того… может быть.
– Но я хочу сейчас.
Каждый ребенок иногда хнычет, и, кажется, для Хоуп наступил именно такой момент.
– Я знаю, что тебе хочется. Но… врач говорит, что нельзя.
– А я говорю, что можно!
– Извини, Хоуп.
– Но почемууууу? – она растянула вопрос.
– Просто… потому что.
– Это нечестно! Почему тебе можно видеть ее, а я не могу?
– Я знаю, милая, что нечестно. Дело в том, что здесь очень тихо, и я думаю, что они не хотят, чтобы дети бегали и шумели. Это плохо для пациентов.
Она сразу же перестала ныть.
– Я могу вести себя тихо.
– Хоуп, ответ «нет».
Она приняла это за мой окончательный вердикт и, наконец, сдалась и перестала спорить.
– Хорошо, папа.
– Тебе весело в Фресно? – спросил я, желая сменить тему. Она оживилась больше, чем я ожидал. Может быть, даже чуть больше, чем я хотел.
– Да, я забыла, сколько всяких классных вещей у тети с дядей. Сегодня мы прыгали на батуте и плавали в бассейне. И помнишь, где раньше во дворе был просто кусок земли? Теперь здесь площадка для игры в мини-гольф. Мне так весело, папа. Я могла бы все время жить в Фресно.
Я был рад за нее… пока она не сказала последнюю фразу: «Я могла бы все время жить здесь». Неужели она действительно захотела бы остаться там? В самом деле? Неужели все эти развлечения доставляли ей такую радость, что она предпочла бы остаться с Берками, а не со мной? Хотя с другой стороны, у нее по крайней мере была бы мать. Я хотел выбросить эти мысли из головы, но поскольку Анна до сих пор не проявляла никаких признаков улучшения, становилось все более вероятным, что мы с Хоуп вот-вот потеряем то связующее звено, которое скрепляло нашу семью. И что тогда делать? Что я буду делать?
– Ну, не слишком много веселись. Я не хочу, чтобы моя маленькая девочка стала избалованной. Я скучаю по тебе, Хоуп.
– Я тоже по тебе скучаю, папа.
– Люблю тебя. Скоро увидимся.
Я подключил мобильный телефон к зарядному устройству, а затем подкатился к кровати Анны.
– Ты это слышала, дорогая? Хоуп нравится гостить у твоего брата. Класс, да?
Да, просто класс. У «богатого» было столько денег, сколько ему никогда не потребуется, и прекрасная маленькая семья в придачу.
А что было у меня? Жена при смерти, никакой работы и дочь, которая, правда, сказала иначе, но, кажется, нисколько не скучает по мне.
Это был очень длинный день, я сильно устал и никак не мог успокоиться до такой степени, чтобы уснуть. Почему я уволился с работы? Смогу ли найти другую? Что я буду делать, если Анна умрет? Я закроюсь и поставлю крест на жизни, как это в свое время сделал мой отец после смерти матери, или у меня хватит сил продолжать жить без нее? А что будет с Хоуп? Буду ли я достойным отцом-одиночкой для нее? Смогу ли дать ей все необходимое? Или ей будет лучше без меня, в более крепкой семье… например, в семье Берк? Примут ли они ее? Разрешу ли я забрать ее? Захочет ли Хоуп? Для того, чтобы помочь себе переключиться на что-то другое и перестать задавать себе кучу вопросов, на которые я совсем не хотел отвечать, я открыл свой портфель и извлек несколько «Настоящих любовных записок» от Анны, которые я еще не прочитал ей. Я вскрыл самый верхний конверт. Эта записка была написана в один из совсем не веселых дней нашей семейной жизни. В день похорон Фейт. Первая строчка заставила меня содрогнуться.
