Будет больно, моя девочка (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна Весна
Арс аккуратно запускает пальцы мне в волосы, его ладонь ложится на мой затылок.
— Я уже в тебя влюбился, Майя.
Глава 27
Арсений
— Вы чего тут забыли?
— В смысле? — Кудяков кривит губы. — Вообще-то, приехали тебя поддержать. Нормально вообще, Ренат? Я в девять еле продрал глаза, чтобы за него поболеть, а он морду кирпичом сделал!
Перевожу взгляд на Рената, тот только ухмыляется.
— Да ладно, Арс, — хлопает меня по плечу, — мы не могли это пропустить, чувак.
Я вышел на пять минут, пересечься с Майей и никак не ожидал встретить тут этих чертей. Мысли, зачем они тут, конечно, есть, проверяют, как продвигается наш спор и на какой мы стадии, сто процентов. Единственное, что раздражает, так это отсутствие Марата. Даже эти бабуины приперлись, а Маратик опять по уши в проблемах своей оборванки.
Кручу башкой. Майи нигде нет.
На самом деле, я вышел, все же больше убедиться, что она точно пришла. Почему-то мысль, что она может проигнорировать, третировала меня всю ночь, несмотря на то, что мы вроде как обо всем договорились.
Знаю, что Майя держит слово, и все такое, просто нахлынуло. По факту, зачем ей переться куда-то в субботу утром? Я бы, скорее всего, забил…
А если взять в расчет, что я и сам еще до конца не понял, зачем мне эта игра, так и подавно. Орлов предложит стать капитаном и войти в команду, я согласился. Тупо следовал течению. Глобально мне без разницы. Единственное, что подкупило в его словах, что моему отцу это понравится. Я зачем-то ухватился за эту мысль.
Плевать мне на отца, на его мнение, всегда так было, но тем не менее, я какого-то фига стою здесь в форме школьной баскетбольной команды и в глубине души, почему-то надеюсь на отцовское одобрение или даже похвалу…
— Кстати, — Вэл хмыкает, — не только мы приехали за тебя поболеть. В субботу. В десять утра, между прочим, — акцентит второй раз.
С такими темпами он мне до конца жизни будет припоминать, что проснулся в девять после пятничного загула, чтобы за меня «поболеть» …
Прослеживаю взгляд Кудякова и вижу отца. Оцепенение накатывает в ту же секунду. Дмитрий Мейхер собственной персоной. Бегло осматриваю зал. Четыре охранника в толпе. Еще три, стоят рядом с папой.
Позади пресмыкается Орлов, судя по его шевелящимся губам, он ездит отцу по ушам не затыкаясь.
Сто процентов уже выбил что-то для школы, ну и себе в карман не забыл отложить. Уверен, что это Орлов вызвонил отца. Умолял и ползал у него в ногах ради этого визита. Мой отец тут явно не по мою душу.
Хочу отвернуться, но именно в этот момент, отец меня замечает. Его кивок отдается в груди волнением. Что-то напоминающее панику, но на меньших оборотах.
Киваю в ответ и отворачиваюсь. Чувствую несвойственную мне дрожь, а потом чужое прикосновение. Раздражаюсь мгновенно, до момента, пока не понимаю, что это Майя.
— Привет, — она улыбается. Скользит ладонью по моему плечу, немного прижимаясь к груди. — Раз ты вышел, решила пожелать тебе удачи, — шепчет мне на ухо, привстав на носочки.
— Спасибо, — приобнимаю Майю за талию.
— Ребят, привет! — Майя взмахивает рукой.
Бросаю взгляд на Кудякова и замечаю, как он пялится ей на ноги. Майя в юбке, привычной для нее длинные, выше колена. До сегодняшнего дня я не зацикливался на этой самой длине, но, видя взгляды Вэла, чувствую болезненный укол ревности. Он просто не имеет права на нее так смотреть. Не имеет права ничего себе там фантазировать, но, судя по его распахнутым лупешкам и дебильной улыбке, именно этим он в своей башке и занимается.
Поворачиваюсь к нему спиной, закрывая Майю собой. Целую ее в губы, с диким желанием продемонстрировать, что она моя. Вся. Целиком. Никто не имеет права на нее смотреть. Никто не имеет права ее трогать.
Слышу голос Рената, он увидел какую-то знакомую и двинул к ней. Кудяков же, словно прилип к полу. Чувствую его спиной и бешусь. В башке селится непреодолимое желание дать ему в репу.
Майя упирается ладонью мне в грудь, улыбается, что-то говорит. У нее шевелятся губы, но расслышать, о чем она, не выходит. Киваю тупо, на рефлексах, и только потом понимаю, что она отстраняется, а значит я дал свое согласие на то, чтобы она ушла.
Будто в последний раз сжимаю ее ладонь, а потом прячу руки в карманы.
— Я смотрю, у тебя с принцессой все только продвигается. Класс. Если что, я поставил на тебя, — дает о себе знать Кудяков.
Разворачиваюсь к нему лицом, продолжая смотреть Майе вслед. Скоро шею сверну.
Спор вот уже неделю, как висит над моей башкой, словно топор. Пара неверных движений, и острое лезвие сорвется. Что будет, если она узнает? Апокалипсис. Мой личный. Не уверен, что она сможет понять и поверить, что сейчас мне плевать на спор. Плевать на всех. Единственное, чего я хочу, — видеть ее рядом. Видеть ее улыбку, привносить в ее жизнь, что-то, что будет вызывать эту самую улыбку.
— Считай, что я уже проиграл, — произношу, как мне кажется, равнодушно.
— В смысле?
— Спора не будет, — отрезаю жестче, для непонятливых.
— Это как это не будет? Погоди!
— Мейхер, я долго тебе орать буду? — физрук вылезает как черт за табакерки. — В раздевалку, живо!
— Мы недоговорили, — орет мне вслед Вэл.
Игнорирую. Пока иду в раздевалку, нахожу глазами Майю. Наблюдаю за ней, а в груди разрастается огненное желание, чтобы она повернулась. Панкратова же, словно не чувствует мой взгляд, сидит на скамейке, о чем-то рассуждая с Сафиной, энергично жестикулируя.
Ренат и Вэл подсаживаются к девчонкам, как раз в тот момент, когда я заворачиваю за угол, теряя Майю из своего поля зрения. Нервы сдают. Главное, чтобы этот идиот не ляпнул ей ничего лишнего. Главное!
Захожу в раздевалку, а сам не могу отделаться от навязчивой мысли — почему она на меня не посмотрела? Почему? Я всегда ее чувствую. А она, видимо, нет…
Пока Суханов орет нам установку на предстоящую игру, перешнуровываю кроссовки. Взгляды Кудякова, которые он бросал на Майю, до сих пор не дают покоя. Какого черта он на нее так пялился, вообще?
Когда физрук выпускает нас в зал, чувствую прилив энергии. Эмоций миллиарды, а игра, самое то, чтобы выплеснуть их наружу. Я зол. Зол на себя, на Кудякова, на Майю, на своего отца, который вдруг решил поиграть в примерного и вовлеченного в жизнь сына родителя.
Играю агрессивно, мышцы в теле натянуты, словно струны. Я заряжен на победу. На разгром соперника, не по тому, что мне нужна эта самая победа, просто мое состояние сейчас невозможно охарактеризовать никак иначе, чем «подавлять». Всех.
Мы ведем. Перед финальным забросом предаю мяч Амиру, и тот забрасывает трехочковый. Мы выиграли.
Тяну воздух носом. Сгибаюсь, упираясь ладонями в колени. Дышу часто, глубоко.
Вижу, как Майя улыбается, что-то кричит, но разобрать ее слов в потоке нескончаемых выкриков с трибун не могу. Майя машет мне рукой, а потом посылает воздушный поцелуй. Копирую ее жест, наблюдая за тем, как она ловит мой «поцелуй» в кулак и прижимает к груди.
Не улыбнуться, как пришибленный в такой ситуации просто невозможно.
Суханов гонит всех в раздевалку, долго разглагольствует о победе, к нему даже Орлов подключается. Они продолжают болтать, чем дико бесят. Мне нужно в душ, а потом побыстрее свалить отсюда.
Мысль о том, что Майя там с Кудяковым расшатывает нервную систему в хлам.
После душа не успеваю толком выйти из раздевалки, как сзади ко мне подскакивает Вэл. По ощущениям, он ждал меня тут все время, пока я слушал похвалу директора и мылся.
— Мы так не играем, Арс! — начинает, подстраиваясь под мой шаг. — Я,значит, из кожи лезу, гопников этих отправил тебе в помощь, а ты блин…
— Чего? — торможу и прижимаю Кудякова к стене. Перехожу на шёпот мгновенно. — Погоди, получается, меня в парке отметелили по твоей наводке? Ты охренел?
— Но сработало же! Она тебя пожалела, Арс, — радостно визжит этот олень. — Жалость — очень хорошее чувство, особенно в споре, особенно на бабки.
