Кайли Скотт - Лик (ЛП)

Как только нам принесли заказ, мы стали потягивать пиво и ни один из нас не нарушал воцарившуюся между нами тишину. Вскоре Дэвид снял свою бейсболку и положил ее на стол. Черт, бедное его лицо. Теперь я могла разглядеть его получше и заметила, что у него красуется по фингалу под каждым глазом.

Мы продолжали так сидеть, пялясь друг на друга, в неком странном противостоянии. Он смотрел на меня так, как будто ему тоже было больно, как будто его сердце тоже было разбито... Я не могла это больше выносить. Ожидание, когда же будут вытянуты наружу эти беспорядочные извинения относительно наших отношений, не помогало ни одному из нас. Кажется, пришло время придумать новый план. Мы выскажем друг другу все, что думаем, и каждый пойдет своей дорогой. Довольно боли и страданий.

— Ты, кажется, хотел рассказать мне о ней? — начала я, выпрямляясь на своем месте и готовясь к худшему.

— Да. Мы с Мартой были вместе достаточно долго. Ты, вероятно, уже поняла, что это она мне изменила. Она та, о которой мы говорили.

Я кивнула.

— Мы создали группу, когда мне было четырнадцать. Мал, Джимми и я. Бен присоединился на год позже, а она везде болталась с нами. Они были как семья, — сказал он, наморщив лоб. — Они и есть семья. Даже, когда все пошло не так, я не смог просто повернуться к ней спиной...

— Ты поцеловал ее.

Он вздохнул:

— Нет, она поцеловала меня. У нас с Мартой все кончено.

— Я думаю, она не знает этого, так как до сих пор названивает тебе.

— Она переехала в Нью-Йорк, больше не работает с группой. Я не знаю, зачем она звонила, я не перезванивал.

Я кивнула, лишь немного успокоившись. Наши проблемы не были четко выявлены.

— Твое сердце понимает, что у тебя с ней все кончено? Полагаю, что я имею в виду твою голову? По правде говоря, сердце всего лишь еще одна мышца. Глупо говорить, что оно что-то решает.

— У нас с Мартой все кончено. Уже давно. Обещаю.

— Даже если это правда, не делает ли это меня утешительным призом? Попыткой вернуться к нормальной жизни?

— Эв, нет. Это не так.

— Ты уверен в этом? — спросила я с недоверием. Я подняла свое пиво и сделала глоток горького, темного эля с пенкой. Хоть что-то, чтобы успокоить нервы. — Я перестала страдать по тебе, — произнесла я тихим голосом. Мои плечи находились в том положении, в котором и должны: они были опущены. — Месяц. Хотя, я на самом деле не переставала в тебя верить до седьмого дня. Потом я поняла, ты не придешь. Я знала, что все кончено. Потому что, если бы я была важна для тебя, то к тому времени ты бы сказал хоть что-нибудь, правильно? Я имею в виду, ты знал, что я влюблена в тебя. Так что к тому времени ты бы положил конец моим страданиям, да?

Сказать ему было нечего.

— Ты скрывал и лгал, Дэвид. Я спрашивала тебя о сережке, помнишь?

Он кивнул.

— Ты лгал.

— Да. Мне очень жаль.

— Ты это сделал до или после нашего правила о честности? Я не помню. Хотя, это определенно было после правила не изменять, ведь так? — этот разговор был ошибкой. Все рваные мысли и эмоции, на которые он вдохновлял, нагнали меня слишком быстро.

Он не соизволил ответить.

— Так или иначе, что за история связана с этими сережками?

— Я купил их на свой первый гонорар, после того как звукозаписывающая компания заключила с нами контракт.

— Ух, ты. И вы оба носили их все это время. Даже после того как она предала тебя.

— Это был Джимми, — сказал он. — Она изменила мне с Джимми.

Твою ж мать, его собственный брат. Столько всего сразу встало на свои места от этого кусочка информации.

— Так вот почему ты так расстроился, когда обнаружил его вместе с той поклонницей. И когда ты увидел, как Джимми разговаривает со мной на вечеринке.

— Да. Это было давно, но... Джимми вернулся, чтобы участвовать в ТВ-шоу. Мы были в середине большого тура и на тот момент выступали в Испании. Наш второй альбом только что попал в лучшую десятку. Мы, наконец-то, по-настоящему собирали толпы народа.

— Так ты простил их, чтобы группа не распалась?

— Нет. Не совсем. Я просто двинулся вперед. Уже тогда Джимми слишком много пил. Он изменился, — он облизнул губы и уставился на стол. — Я сожалею о том вечере. Сожалею сильнее, чем можно выразить словами. Что ты вошла в... Я понимаю, как это должно быть выглядело. И я ненавидел себя за то, что лгал тебе о сережке, по-прежнему продолжая носить ее в Монтерее.

Он раздраженно щелкнул по своему уху. Там все еще было видна ранка с блестящей, розовой, почти зажившей кожей вокруг нее. Она совсем не была похожа на зарастающую дырочку от сережки.

— Что ты сделал? — спросила я.

— Прорезал ее ножом, — он пожал плечами. — Дырочка от сережки зарастает годами. Сделал новый прорез, когда ты ушла, чтобы зажило как надо.

— Ох.

— Я ждал, прежде чем приехать и поговорить с тобой, потому что мне требовалось время. Ты ушла от меня, после того как пообещала этого не делать... это было трудно принять.

— У меня не было другого выбора.

Он наклонился ко мне со строгим взглядом:

— У тебя был выбор.

— Я только что увидела, как мой муж целует другую женщину. И потом ты отказываешься даже обсуждать это со мной. Ты просто начинал кричать на меня об уходе. Снова, — мои руки схватились за край стола так сильно, что я почувствовала, как мои ногти впиваются в дерево. — Что, черт побери, я должна была делать, Дэвид? Скажи мне. Потому что я проигрывала эту сцену в голове много раз, и всегда приходила к тому же — ты, захлопывающий за мной дверь.

— Твою мать, — он откинулся назад на своем стуле. — Ты знала, что твой уход будет для меня проблемой. Ты должна была остаться со мной, дать мне шанс успокоиться. У нас получилось это после драки в Монтерее. И, возможно, мы сделали бы это вновь.

— Грубый секс все не исправит. Иногда все-таки следует поговорить.

— Я пытался поговорить с тобой той ночью в клубе. Но ты предпочла другое.

Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо. Это только еще больше разозлило меня.

— Черт. Послушай, — сказал он, потирая заднюю честь шеи. — Дело в том, что мне нужно было разобраться в себе, хорошо? Мне нужно было понять, будет ли правильным быть нам вместе. Честно, Эв, я больше не хочу обижать тебя.

Он на месяц оставил меня томиться в моих страданиях. Единственное, что вертелось на кончике моего языка — «спасибо тебе». Или даже стоило показать ему средний палец. Но это было слишком важно.

— Ты разобрался в себе? Великолепно. Хотела бы и я разобраться в себе, — я прекратила бурчать на достаточно долгое время, чтобы выпить еще пива. Мое горло создавало серьезную конкуренцию наждачной бумаге.