Ты — мой грех - Юлия Гауф
— Руслан… Рус, прости меня, — прошептала Люба, и я рассеянно кивнул, продолжая думать.
Любе нельзя оставаться в системе, а это значит что её нужно забрать. Домашний арест? Такую меру пресечения назначает суд, но очень редко в случаях убийства, даже непредумышленного. А до суда еще дожить надо. Да и самооборона — хер её докажешь, каким бы профи ни был адвокат. Всем шлют непредумышленное убийство, или чистую сто пятую.
— Прости меня, пожалуйста. Знаю, что подвела тебя, обманула, разочаровала…
Люба винится, я монотонно киваю, особо не вслушиваясь. Что делать? Блядь, был бы не Уваров, а обычный мужик — было бы проще. Можно было бы использовать свое положение, подтасовать данные, и срежиссировать чистую самооборону, даже не превышение, а явную угрозу жизни, которую Люба защищала как могла. Но с Уваровым подобное не прокатит, слишком заметная персона. Блядь, не могла Люба другого кого завалить?
— … я хотела с тобой быть, я так запуталась, и Лёшка… он же из-за меня там, это я виновата в том что брат сидит…
Люба плачет, говорит, не замолкает, и мне бы поддержать её, успокоить, но я продолжаю тупо кивать на каждое её эмоциональное «прости».
Лёша еще. Котов. Брат её. Его вытащить, Любу вытащить — это вообще реально? С её братом проще. Люба! Ну почему же ты не рассказала мне всё раньше? Глупая! Сразу нужно было мне все факты выложить, и брат был бы свободен, и сука-Уваров был бы жив.
Так, ладно. Пока никакого протокола. Похер на свою репутацию, должна быть возможность поиграть с фактами, и свое служебное положение я использую по полной. В изоляторе Любе тоже нечего делать, а значит… под свою ответственность? Нужно попытаться. Что еще? Нужен хороший адвокат, а лучше несколько, поговорить с прокурором, вытащить подноготную Уварова, а еще обратиться к брату. Правда, у Марата самого в жизни полная жесть, но они с Уваровым из одной тусовки дохера богатых.
И Лёху придется вытаскивать. Из-за моих косяков он сидит, не из-за Любы. Самооговор я должен был распознать.
— … я просто хочу чтобы ты знал: я люблю тебя! И я так обо всем жалею! Если бы я могла повернуть время вспять, я бы сделала это, душу бы продала, но…
— Люб, хватит, — я подошел к ней, и обхватил за худенькие плечи. — Я понимаю тебя, не посыпай голову пеплом, мне это не нужно. Постарайся собраться, время на «поплакать» будет, но позже. Сейчас ты должна быть собранной и сильной. Хорошо?
— Значит, в СИЗО?
Я хотел бы пообещать ей, что никакого СИЗО, но… не могу. Ненавижу врать. И как будет — черт его знает.
— Я сделаю всё возможное, чтобы тебя вытащить. Посидишь здесь тихонько? Чаю еще налить, кофе, газировки? Вот еще нашел конфеты, — обошел стол, вытащил коробку, и пододвинул её к Любе. — Я выйду, скоро вернусь, дверь я закрою. И, Люб, без глупостей.
— Каких глупостей?
— Любых. Сиди тихо, пей, ешь, можешь второй стул поставить и прилечь. Не шуми, внимание не привлекай к себе.
— Я поняла.
— Отлично.
Выйдя из кабинета я запер дверь, и отдал нужные мелкие поручения — разузнать всё про бывшего Любы, про гребаный аукцион, про сам чат, кто в нем состоит, про друзей Любиного брата и про самого Уварова. Про Уварова я написал и своим знакомым, в том числе и брату.
И пошел к полкану. Но меня перехватила дергающаяся как кукла на шарнирах женщина:
— Вы! В-вы мне нужны! Это же вы ведете дело об убийстве моего мужа? Да-да, точно, вы! А эта тварь где? Она еще здесь? — взвизгнула, как я понимаю, жена олигарха.
Рядом с ней трется типчик в костюме. Охранник или адвокат? Выражение лица у него нечитаемое. Дамочка дергается, выкрикивает оскорбления пополам с просьбами и требованиями, тянет меня за рукав, а я сканирую её: ухоженная. Но не типичная жена олигарха. Ни силиконовых бидонов, ни бронзового загара, ни выраженной блондинистости, ни даже броской красоты.
На вид ей лет тридцать, но ей точно побольше по паспорту. Вроде, тридцать семь. Русые волосы, зеленые глаза, идеальная кожа, аккуратная фигура — стройная, но изгибы не особо выраженные. При вполне симпатичных исходных данных и деньгах мужа она могла бы прокачать себя внешне, но делать этого не стала. А это означает что конкретно этой женщине хватает уверенности быть такой какая она есть.
Истерит, плачет, но не надрывно, а чуть заикаясь, булькая. Выглядит искренне, но так ли это? Не могу точно сказать, что-то меня в этой истории цепляет. Люба говорила про жену Уварова, про их странные для нормального человека отношения, но правду ли сказал Любе сам Уваров?
— Я имею право увидеться с этой мерзавкой! — выдала она окончание словесного потока.
— Не имеете. Вам же лучше не встречаться с подозреваемой, сохраните свое душевное здоровье, — заметил я мягко.
— Какая она подозреваемая? Она убийца!
— Пока вина не доказана — подозреваемая.
— Не доказана? А какие доказательства вам нужны? Проститутка должна была к вам в кабинет прийти, и на ваших глазах моего мужа убить? — сузила глаза она.
Вот оно! Слово «проститутка» было произнесено буднично в общем истеричном потоке. Без кривляний, брезгливости, а как факт.
У них с Уваровым было обычное партнерство, и у жены нет эмоций по поводу того, что муж пользует проституток? Или здесь что-то иное? И для чего такая птица явилась в отделение устраивать скандал?
— Сейчас у меня много работы. Мы можем назначить удобное нам обоим время, встретиться и поговорить? Вы бы могли помочь следствию. Но сейчас — увы.
— Да-да, конечно, — закивала она, и снова истерично, нервически.
Зрачки чуть сужены. Стресс? Наркотики?
Пусть мы и договорились насчет встречи, но мне пришлось выпроваживать новоиспеченную вдову еще минут десять. Она то позволяла мне продвинуться на шаг к кабинету полкана, то хватала за руку, чтобы сообщить как любила мужа, и как мечтает отомстить.
Нет, Любе точно нельзя в СИЗО. Её там банально убьют.
Наконец, я вырвался из хватки, и постучал в кабинет полковника.
28
Состояние у меня какое-то… не знаю, состояние отупения. Выдохлась, устала, наговорилась до боли в горле, навспоминалась до ломоты в затылке. И ничего не осталось — ни
