Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла

— Не думаю, что я достаточно храбрая.

— Когда находишься у подножия горы, страшно просто смотреть вверх, — замечает доктор Янг. — Она такая высокая, нависающая, и кажется, что это невозможно. Чувствуешь ужас, а не храбрость, но все равно решаешь подняться, потому что оно того стоит. Поэтому поступаешь смело, хотя и не чувствуешь этого, и делаешь шаг. И делаешь его снова, снова и снова. Очень скоро выясняется, что ты уже не просто действуешь. Ты и правда смелая. Просто нужно продолжать идти, день за днем, пока не остановишься, не оглянешься назад и не обнаружишь, что прошла дальше и выше, чем когда-либо думала. И вид сверху, он просто захватывает дух.

— Док, вы опять за своё, говорите как поэт. — Но его слова проникают в меня. — Это тяжело. Все, о чем вы говорите.

Он улыбается, и больше не выглядит усталым.

— Если ты что-нибудь запомнишь из этих занятий, Сидни, надеюсь, именно это. Любая стоящая вещь трудна как ад. Иногда самые трудные вещи — самые важные и самые полезные.

Когда звенит звонок, я хватаю свой рюкзак и направляюсь к двери.

— Доктор Янг, — говорю я, останавливаясь в дверях. — Это вы. Вы меняете меня к лучшему, я имею в виду.

Потом я ухожу, попадаю в толчею и давку учеников, нетерпеливо спешащих на следующий урок, на следующее занятие, на следующий момент, дальше, дальше, дальше, дальше.

Глава 50

Я просыпаюсь в темноте, вспотевшая, дрожащая, сердце колотится в груди. Я чувствую потребность, желание, настолько сильное, что оно переполняет меня. Я смотрю в темноту над головой и заставляю себя вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть. Иногда одиночество, печаль и чувство потери подобны кратеру в моей груди. Это черная дыра, сверлящая мои ребра. Желание иметь то, чего у меня нет, никогда не покинет меня. Боль от моего прошлого, плохих поступков, которые я совершила, и плохих поступков, совершенных по отношению ко мне, — они не уйдут.

Я нащупываю бритву, которую засунула в старый ботинок на полу шкафа. Процесс настолько привычен, что я могу делать это в полной темноте. Я провожу лезвием по лодыжке. Сладкая, горячая боль пронзает меня насквозь, рассекая клубок вины и печали. Я закрываю глаза, ожидая облегчения, приходящего вместе с болью. Но есть что-то еще, маленький пульсирующий огонек надежды. Я сильнее этого. Я могу быть лучше, чем это. Я заслуживаю лучшего, чем это.

Я заслуживаю быть любимой. Я заслуживаю любви.

Я думаю, что говорит доктор Янг. И Лукас. И Арианна. Мы должны пройти через наш страх, нашу боль. Не под ним, не вокруг или позади него, а через него.

Я откладываю бритву. Перестаю искать облегчения, искать онемения. Я позволяю себе чувствовать это. Эмоции обрушиваются на меня как потоп, как цунами печали. Злость. Горе. Сожаление. Ярость. Скорбь. Я впускаю каждое чувство по мере его поступления. Я не отворачиваюсь от него. Я не перемалываю его в ярость. Я не разрезаю его на кровавые ленточки.

Оно приходит. Оно прорывается сквозь меня. Снова и снова. Слезы текут по моему лицу, я всхлипываю, задыхаюсь, рыдаю. Боль пронизывает каждый дюйм моего тела. Я ее не отталкиваю.

Меня обидели люди, которые должны были любить больше всех. Это нечестно, несправедливо, неправильно. Я не виновата — это не моя вина. У меня нет матери. Нет отца. И все же я остаюсь собой. Я та, кто я есть, несмотря на них.

Во мне все еще живет тьма. Но я все равно сильная. И храбрая. И добрая.

Я должна бороться с тьмой.

Каждый день я борюсь с ней.

Глава 51

Каждый день я бегаю. Иногда с Лукасом. Иногда одна. Я бегаю по дорожке вдоль реки. Бегаю на стадионе у школы. Я бегу по грунтовой дороге к старому красному амбару. Когда приходят плохие мысли, я обгоняю их. Я бегу, пока мой разум не очистится. Мои ноги стучат по мокрой грязи в такт биению сердца. Мир — это снег, лед и грязь. Я мчусь сквозь него галопом, становясь частью всего.

В школе Марго оставляет нас в покое. Если она нас видит, то фыркает, отбрасывает волосы и делает вид, что ей нужно повернуться и пойти в противоположном направлении. Она и Илай расстались. Я не знаю почему, и мне все равно. Когда я вижу Жасмин в коридорах или в кафетерии, мы киваем друг другу. Вот и все. У меня уже есть настоящие друзья. Это все, что мне нужно.

На прошлой неделе тетя Элли летала в Огайо, чтобы освободить свою квартиру, повидаться со старыми друзьями и сделать все необходимое, прежде чем начать новую жизнь здесь. Она сдала свои вещи на хранение, пока мы не найдем подходящий дом. Все ее драгоценности вернулись вместе с ней, упакованные в два огромных чемодана.

Чаще всего по вечерам после ужина я достаю свой блокнот для рисования. Я пользуюсь карандашами «Призмаколор» и плотным листом бумаги для акварели. Я выбираю зеленую, желтую и белую краски, чтобы передать насыщенные оттенки лунного мотылька. Я не тороплюсь, нанося слои воскового пигмента на плотную, текстурированную бумагу. Тщательно растушевываю все, чтобы смешать и сгладить цвета, регулярно вытирая руки, чтобы не испачкать бумагу. Полностью сосредоточившись на своей работе, я штрихую и перекрещиваю каждый слой цвета, чтобы получить блестящие бледно-зеленые крылья.

Концентрация помогает мне собраться с мыслями. Я чувствую себя спокойно, неподвижно. Я могу отдаться странице, белой бумаге, размазанному углю и насыщенным, чернильным пастелям так, как не получалось при резке, когда моим холстом служила моя собственная кожа, мое собственное «я». Когда ты отдаешь себя бритве, она забирает часть тебя. Но искусство — это другое. Искусство возвращает тебя к самому себе.

Иногда Аарон сидит рядом со мной со своей писчей бумагой и блестящими неоновыми мелками. Когда я заканчиваю свою работу, то рисую ему Кролика Рэтти, который спит на своей собственной кровати в своей собственной комнате, прыгает на батуте, наслаждается джакузи огромного размера. Аарон начинает хихикать.

— Что? — спрашиваю я его, набрасывая висячее ухо.

— Рэтти пукает все эти пузырьки.

— Правда? — Я рисую карандашом большие пузыри, всплывающие вокруг погруженного в воду хвоста Рэтти. Я изображаю ему самодовольную, довольную ухмылку под усами.

Аарон прислоняется ко мне, его теплое тело дрожит, когда он смеется сильнее.

— Больше пуков!

Так я и делаю. Позже, после того как свернула его рисунки в треугольники, и он спрятал их в карман своей толстовки, я достаю пастель и показываю ему части бабочки. Как она использует свой хоботок как соломинку, чтобы всасывать цветочный нектар. Как ее лапка состоит из пяти суставов, и как ее ступня, тарсус, может попробовать на вкус каждый лепесток цветка, на который бабочка садится. Ее яркие цвета обусловлены как пигментом, так и структурой, крошечные чешуйки покрывают ее крылья, как крышу дома. Переливчатые вспышки ее крыльев подобны оттенкам, отраженным в стеклянной призме, спектру радуги, преломляющейся синеве неба, перламутровому блеску масла на воде. Как она изысканна, и даже не подозревает об этом.

Аарон с восторгом слушает. От него пахнет чипсами и воском для мелков, шампунем Suave Ocean Spray, который он так и не смог до конца вымыть из волос. Мы даже уговорили Фрэнки прийти и нарисовать свою собственную версию Кролика Рэтти. Я шучу, а он смеется. Мое сердце сжимается в груди. То, что я чувствую к ним, раздувается внутри меня, пузырьки эмоций, которым трудно подобрать название.

Худое, жилистое тело Фрэнки прижимается к моему. Я думаю о тьме внутри нас обоих. О монстре с острыми зубами, разрывающем и раздирающем наши внутренности. О монстре, который заставляет нас набрасываться на всех, кто мог бы помочь.

Никто, кроме меня, не может бороться с моим монстром. Никто, кроме Фрэнки, не сможет справиться с его. Но я все еще могу быть рядом с ним. Я могу дать ему понять, что он не одинок. Я могу сказать ему, что стоит бороться со зверем, свернувшимся внутри него. Что он должен это сделать, иначе чудовище сожрет его заживо. Я буду говорить ему. Снова и снова. Пока он, наконец, не поверит в это. Пока мы оба не поверим.