Даниэла Стил - Семейный альбом
Измученные, они решили не открывать и даже не выглянули в окно. Энн нашла в кармане карандаш, оторвала кусочек от газеты, валявшейся среди мусора, и написала Лайонелу записку: «Я люблю тебя, Лай. И всегда буду любить. Э.».
Слезы стояли в глазах девушки. Она так хотела повидаться с братом перед отъездом. Впрочем, сейчас это уже неважно… Она сунула клочок бумаги в почтовый ящик. Вот и все, что ему надо знать. Он не должен думать, что и она против него. Этого никогда не случится. Но терпение Энн лопнуло, дома стало совершенно невыносимо после его отъезда. А дальше будет еще хуже. Она никогда больше его не увидит. Ей оставалось только принять решение.
Ночью, когда все спали, Энн тихо собрала вещи и вылезла через окно спальни, как делала и раньше, желая повидаться с Лаем. Она оделась в джинсы и теннисные туфли, заплела косу, надела теплую куртку. Девушка понимала, что там будет холодно. Все ее вещи уместились в небольшую сумку.
Даже не оглянувшись на дом, она ушла. Ей плевать на них всех; даже больше, чем им на нее. Крадучись, она выбралась на дорогу и пошла в сторону Лос-Анджелеса. Там, на Фривэй, повернула на север. Энн удивилась, как легко было поймать машину; первому же притормозившему водителю она сказала, что возвращается в Беркли с рождественских каникул. Тот ни о чем не спрашивал и довез ее до Бейкерсфилда, где и высадил.
А к тому времени Фэй нашла ее записку. Энн не заперла комнату, и записка лежала на кровати.
«Ну что ж, ты избавился сразу от двоих, отец. До свиданья, Энн». И больше ни слова. И ничего для Фэй. Сердце матери едва не остановилось, когда она нашла этот клочок бумаги на постели дочери. Тэйеры сообщили в полицию. Фэй позвонила и Лайонелу, и он обнаружил в ящике кусок газеты. В жизни Фэй не было худшего мига. Она не знала, сумеет ли пережить это. Ждали полицию. Вард, ошарашенный, сидел в кресле, держа записку в дрожащих руках. Она не могла далеко уйти. Девочка, вероятно, у подруги. Но Валери безжалостно сообщила: – У нее нет подруг.
Печально, но это правда. Единственным ее другом был Лайонел. А отец его выгнал. Фэй безмолвно наблюдала за его бессильной яростью, и в этот момент прозвенел звонок. Пришли из полиции. Фэй молила Бога, чтобы с Энн ничего не случилось. Она не написала, куда отправилась, но ее нет уже несколько часов.
22
После того как первый водитель высадил ее в Бейкерсфилде, Энн понадобилось несколько часов, чтобы найти другую машину. Но на этот раз ее подвезли прямо во Фримонт, а потом она поймала еще одну, до Сан-Франциско, и за двенадцать часов добралась до места. К ее удивлению, это оказалось довольно легко. К ней все очень хорошо отнеслись, принимая за студентку колледжа; двое, правда, посмеялись, пошутили, не из «детей ли цветов» она, не хиппи ли, но никто не догадался, что всего несколько недель назад ей исполнилось четырнадцать лет. Доехав до Сан-Франциско, Энн направилась на Хейт-Эшбури, и ей показалось, будто она идет по улице из сказки. Повсюду молодые люди в ярких нарядах. Бритоголовые кришнаиты в мягких оранжевых одеяниях, юноши с волосами до талии, в потертых джинсах, девушки с цветами, вплетенными в волосы. Все такие счастливые и довольные жизнью. Некоторые ели прямо на улице, кто-то предложил ей бесплатно ЛСД, но она с робкой улыбкой отказалась.
– Как тебя зовут? – спросил какой-то человек, и она тихо прошептала:
– Энн.
Именно об этом месте она мечтала годами. Свободном от чужаков, с которыми она связана кровно и которых так ненавидела. Она была рада, что все кончилось. Лайонел узнает, что она любит его несмотря ни на что, а другие… На них ей плевать. Энн очень надеялась, что никогда больше не увидит своих родственников. По дороге на север она всерьез подумала о том, как сменить фамилию, но, оказавшись здесь, поняла, что это никого не интересует. Попадались ребята моложе ее, и она чувствовала себя так, будто вернулась к своим. Энн выглядела скромно: обыкновенная блондинка, не такая яркая, как Ванесса с бледно-золотистыми волосами, или как Вэл, огненно-рыжая, словно пламя. Близняшки не смогли бы раствориться в толпе, даже очень захотев. Но Энн знала: она затеряется где угодно. Она привыкла прятаться даже в собственном доме, никто не знал, когда она там, а когда нет. Она свыклась с извечным вопросом: «А где Энн?..»
– Хочешь есть, сестра? – Она повернулась и увидела худенькую девушку, замотанную в белую простыню, поверх которой накинута старая фиолетовая теплая куртка. Девушка улыбалась и протягивала ей кусок морковного пирога. Энн заподозрила, что в нем наркотик, но девушка заметила ее колебания. – Нет, он чистый. Ты новенькая?
– Ага.
Девушке было лет шестнадцать. Она жила здесь уже семь месяцев, приехав в конце мая из Филадельфии. Родители до сих пор не нашли ее. И хотя она видела объявление в газете, не имела ни малейшего желания возвращаться. По улицам бродил священник и предлагал помощь, например, связаться с родителями, если кто-то захочет. Но это прельщало немногих.
– Меня зовут Дафна. У тебя есть ночлег? Энн робко покачала головой.
– Пока нет.
– Найдется местечко на Уоллер. Живи сколько хочешь. Там надо будет помогать убирать, варить, когда тебе скажут.
В этом местечке было уже две вспышки гепатита, но Дафна не сказала об этом Энн. Внешне здесь было весьма мило. А крысы, вши, дети, умершие от большой дозы наркотика, – все это не обсуждалось с вновь прибывшими. Тем более что такое случается повсюду. Это было особенное время в истории человечества – время мира, любви, радости. Волна любви явилась протестом против бессмысленных смертей во Вьетнаме. Обитатели здешних мест находились вне времени, и смысл имело только то, чем жили они все, – любовь, мир, дружба.
Дафна нежно поцеловала ее в щеку, взяла за руку и повела к дому на Уоллер-стрит.
Там проживали человек тридцать—сорок, одетых в индийские наряды всех цветов радуги, кое-кто был в залатанных джинсах, одеяниях с перьями и блестками. Энн почувствовала себя маленькой, простенькой птичкой в своих джинсах и старом коричневом свитере. Но девочка, встретившая ее на пороге, сразу предложила переодеться. И Энн вдруг обнаружила, что она уже в выцветшем розовом шелковом платье из дешевого магазина, сует ноги в резиновые сандалии, расплетает косу и вставляет в волосы два цветка. Она чувствовала себя одной из них. Все ели индийскую еду, кто-то испек хлеб; потом Энн несколько раз затянулась из чьей-то сигареты с марихуаной, улеглась на спальник, ощущая тепло и доброжелательность, исходящее от окружающих. Девушка поняла, что будет здесь счастлива. Прошла целая жизнь с тех пор, как она оставила родной дом на Беверли Хиллз, со злобными проповедями отца о Лайонеле… с непроходимой глупостью Грегори… эгоизмом близняшек и женщиной, которая называла себя ее матерью и никогда не понимала, что это такое. А теперь Энн здесь, в своем мире, на Уоллер-стрит, с новыми друзьями.
