Отец подруги - Алайна Салах
Смотрю на себя в зеркало. Лицо мертвенно-бледное, в глазах горит отчаяние. Почему? Почему, стоило мне почувствовать себя по-настоящему счастливой, жизнь с грохотом опустила меня на землю? Неужели происходящее было слишком хорошо, чтобы быть правдой? Я и Борис? Какая же я глупышка. Чересчур самонадеянно с моей стороны думать, что такой, как он, сможет довольствоваться неопытной наивной студенткой.
Зажмурившись, я сжимаю пальцы в кулаки. Внезапно меня обуревает гнев. Резко повернув голову, я впиваюсь взглядом в прихожую. Можно быстро одеться и поехать в тот ресторан. Застать эту картину живьем и посмотреть Борису в глаза, чтобы увидеть его реакцию. Может быть, даже разбить тарелку или чашку, или что там делают оскорбленные и униженные женщины, узнав, что они не далеко не единственные, а лишь одни из многих?
И почему я, черт возьми, пытаюсь взять всю вину на себя? Выдумываю, что недостаточно хороша, недостаточно умна, недостаточно красива, чтобы всерьез заинтересовать взрослого самодостаточного мужчину? Я такая, какая есть, и никогда не пыталась казаться лучше… Что стоило Борису и дальше быть верным себе и не давать мне надежды? Но он сам приходил ко мне в больницу, гладил меня по лицу, делал намеки… Я конечно ему поверила, потому что любила. Доверилась настолько, чтобы заняться с ним сексом. Может быть, я чего-то и не понимаю в жизни и для него состоять в отношениях сразу с несколькими женщинами нормально, но не для меня… Распутство не входит в мою систему ценностей. Мама воспитывала меня не так.
Ни в какой ресторан я, разумеется, не еду, потому спустя минут десять мой праведный гнев гаснет так же быстро, как появился, и остается лишь нестерпимая боль в груди и холодная пустота. Завтрашний день уже не будет таким, как этот. И послезавтрашний тоже. Все изменилось. Человек, которого я боготворила и любила больше всего на свете, меня предал.
Где-то глубоко внутри скребется робкая надежда, что этой фотографии есть разумное объяснение. Но, как я не пытаюсь его найти, ничего правдоподобного на ум не приходит. Мне бы как следует поплакать, чтобы стало легче, но слез почему-то нет. Так я и лежу в кровати с сухими глазами и мучительной болью, которая усиливается, когда мой телефон вдруг разражается мелодией, установленной на Бориса. Несколько секунд я смотрю на любимое имя, настойчиво танцующее на экране, а затем выключаю звук.
Не могу его слышать. Может быть, когда-нибудь, возможно, завтра. А сейчас мне нужно побыть наедине с собой. Пока я не готова получить ответы на свои вопросы, потому что, сдается мне, Борис не станет лгать.
Он перезванивает еще один раз, после чего телефон окончательно замолкает. Что ж. Зато теперь Борис понял, что ужин отменяется, и может с чистой совестью ехать в свою квартиру в компании блондинки.
От этих мыслей начинает колоть в носу, но заплакать все равно не получается. Слишком силен шок.
Спустя час моего бесцельного разглядывания стены, в дверь раздается звонок. Сердце так дергается, что готово выпрыгнуть из груди. Я не сомневаюсь, кого увижу за дверью. Бориса.
Сев на кровати, я подтягиваю колени к груди. И что мне делать? Притвориться, что меня нет дома? Или все же открыть?
Собрав волю в кулак, я выбираю второе и медленно иду в прихожую. Тело колотит нервный озноб. Впервые в жизни меня не заботит, как я буду выглядеть в его присутствии. В застиранной домашней футболке и спортивных шароварах, бледная, с несвежей головой и отчаянием в глазах. Возможно, когда-нибудь, с возрастом я научусь прятать свою боль, но не сейчас. Он ведь моя первая настоящая любовь, человек, которому я хотела посвятить всю свою жизнь.
— Ты почему трубку не берешь? — требовательно спрашивает Борис, и, не дожидаясь моего ответа, переступает порог.
Дуновение подъездного воздуха доносит до меня его запах, и в груди остро екает. Я успела так сильно полюбить все в нем. Сколько времени потребуется, чтобы утратить эту зависимость?
Обняв себя руками, я молчу.
— Сона?
Закусив губу, я вскидываю глаза, позволяя Борису оценить степень своего отчаяния, после чего сбегаю в гостиную. Из глаз щедро текут слезы. Я вытираю их кулаком, беззвучно ругаясь. Почему им нужно было политься именно сейчас?
— Сона, — строго звучит сзади. — Объясни, наконец, что случилось.
Я делаю несколько глубоких вздохов в попытке вернуть самообладание, после чего молча лезу в карман и впихиваю разблокированный телефон в руку Бориса. Не могу скандалить и бросаться обвинения. Для чего? Он увидит фотографию и сам все поймет.
Несколько секунд Борис разглядывает найденную против него улику, после чего возвращает телефон мне.
— Поэтому ты не брала трубку и сейчас плачешь? Потому что кто-то прислал это тебе?
— Я не брала трубку и плачу не поэтому, — шепотом возражаю я. — А потому, что человек, которому я безгранично верила, меня предал.
— Я так понимаю, что этот человек я? — переспрашивает он медленно и без улыбки.
Чтобы справится с эмоциями, впиваюсь ногтями в ладони.
— Для чего ты задаешь очевидные вопросы? Для того, чтобы поиздеваться? Мне и без того плохо.
— Спрошу по-другому. Что криминального ты увидела в этом снимке?
— Что криминального? — Я гневно вскидываю глаза. — Ты сказал, что у тебя встреча и пока я жду тебя здесь, готовя ужин и мечтая…. — Оборвавшись, я смахиваю новую слезу. — Я ведь прекрасно помню эту девушку… Я видела тебя с ней возле клуба. Такую красоту сложно забыть.
Борис вздыхает, то ли устало, то ли раздраженно.
— Не знаю, что ты успела себе вообразить, но ты ошиблась. Встреча с Мариной была необходимостью и не имела ничего общего с романтикой.
— В итальянском ресторане?! — неожиданно для себя рявкаю я. — При свечах?!
— Сона, — предупредительно осекает он. — Не нужно повышать на меня голос.
Слезы
