История третья. Так не бывает - Женя Сергеева

— Но ты же не просто так этот разговор затеял? Есть варианты? И один из них… — Тим не успел договорить, когда его перебил Борис

— Дом, вернее лаборатория, которою по своей дурости и в поспешности выдала Анна.

— Ты уверен, что она там?

— Не уверен, но это лучше, чем ничего. С нашей стороны — информация, с их стороны — они закрывают глаза на некоторые детали. И не мешают нам жить.

Борис взял зажигалку и поднес огонек к листу с формулами.

— И все-таки, кто украл образец и кому продал? — Поинтересовался Тим.

— Тот кто продал — его уже нет в живых, прикончили как раз те, кому он образец и продавал. А кому… можно было бы узнать у сестры Глеба, только есть вероятность, что и ее уже нет в живых… Тот, кто отвалил такое бабло за образец, за подпольную лабораторию, просто так не оставит утечку. Что-то мне подсказывает, что и конфеты, и то, чем накормили Глеба, тоже не протестированные образцы. Чего именно — можно только догадываться, на наркотик не похоже. Мне гораздо интереснее как в это все Анна ввязалась? И не были ли целью подпольного химика Глеб и Демон со своими бойцами? Что скажешь?

Тим смотрел, как тетрадный лист тихо осыпается пеплом на паркетный пол и думал, что, если Борис во всем окажется прав, то на новое место жительства он поедет не один, но, вот, отнюдь не с ним, с Тимом.

Шли вторые сутки этого странного состояния. Я не могла спать, но и толком не бодрствовала, словно сомнамбула, сидела у кровати Глеба и таращилась то в пространство, то на его заострившиеся черты и все еще сероватого цвета кожу.

Где-то сзади Саша или стучал по клавиатуре ноутбука, или вполголоса с кем-то разговаривал. Сейчас он говорил о каких-то поставках. Я особо не вникала.

Тим и Демон сменяли друг друга каждые сутки, но приходили, спрашивали как дела, ели и заваливались с пать на одну из кроватей в палате. Четыре кровати, на одной из которых спала я, еще на одной — устроился Саша. Борис разрешил фактически всем жить во временном пристанище Глеба, скрепя зубами и сверкая глазами. Забавный.

Судя по внутренним часам, скоро должна прийти сестра, принести еду. Меня больше не кололи, только давали витамины, но Борис то и дело наведывался и контролировал не только состояние Глеба, но и меня расспрашивал с маниакальной настойчивостью о самочувствии и желаниях, реакциях.

По его внешнему виду становилось заметно, что последние двое суток дались тяжело не только нам. Если раньше я Бориса видела несколько манерным, прилизанным до тошноты: ни пятнышка на халате, ни отросшей щетины, ни одной выбивающейся из прически прядки, даже когда он нарочно ерошил свою блондинистую шевелюру.

Сейчас же явная трехдневная щетина хоть и придавала ему шарма, но и говорила о некоторой запущенности, скулы заострились, кожа казалась бледнее, а в глазах застыла тревога.

Вчера вечером он вызвал к себе Тима, не знаю о чем они разговаривали, Тим так и н признался, но и он теперь нет-нет, но терял контроль над эмоциями и то хмурился, впадая в длительные размышления, то его взгляд останавливался на мне и застывал. Что происходило в голове Змея — загадка. Но в глазах плескались отчаяние и решимость.

От этих эмоций и его уходов "внутрь себя" становилось страшно.

Анна пропала. Ее так и не смогли найти, ни у друзей, ни у знакомых. Возможно, именно это беспокоило Бориса и Тима. Не натворит ли она еще бед или не натворит ли бед Глеб, когда очнется и поймет, что ее обвиняют во всех смертных грехах? Пусть и заслуженно. Но я же видела, как он реагировал на обвинения в ее адрес, которые предъявлял Тим. Во всем, что касалось собственной сестры, Глеб не видел дальше собственного носа. И не пытался даже увидеть.

Я провела по щеке Белого пальцами. Отросшая щетина кололась и начала скрывать очаровательную ямочку на подбородке. Когда Глеб улыбался, именно улыбался, а не ухмылялся, еще одна появлялась на правой щеке.

Если бы не вечная настороженность, вспыльчивость, циничность, нежелание видеть положительные стороны в событиях, вещах и людях, излишняя жестокость, то Глеб был бы идеальным мужчиной. Его красоту не портил ни кривоватый нос, ни шрам, а заботливость, цельность, грубоватая доброта, цепкий ум, наглость, уверенность в себе, добавляли шарма и привлекательности.

Но кто их видел, эти положительные стороны?

Не думаю, что он кому-то кроме самых близких вообще их показывал.

Я потянулась и прикоснулась щекой к его щеке, прошептав:

— Глеб, возвращайся, пожалуйста, нам так тебя не хватает…

— Елена, как Вы себя сегодня чувствуете? — Вошедший в палату Борис Константинович сразу начал, как всегда, даже не с приветствия.

Я пожала плечами, по-прежнему не отводя взгляда от Глеба.

— Меня больше заботит состояние моего… Глеба. — Почему-то назвать его своим мужчиной в данный момент язык не поворачивался. Последний раз мы виделись не при самых лучших обстоятельствах и кто знает, как он поведет себя после пробуждения.

— Ничего не болит, не нервирует, не раздражает, не угнетает? — Врач словно и не заметил моей оговорки, продолжая гнуть свою линию.

Я, наконец, перевела на него взгляд, пытаясь всем своим видом выразить то, что думаю по поводу его вопроса.

Борис криво ухмыльнулся:

— Нервирую и раздражаю — я?

Кивнула немного заторможенно:

— И угнетает собственное состояние, я словно в холодце: застыла и даже не шевелюсь.

— Как интересно… — Борис пододвинул стул и присел на него, оказавшись совсем близко. С такого расстояния его осунувшийся вид еще больше бросался в глаза. Длинная челка упала на лоб, частично прикрыв глаз, непроизвольно протянула руку и поправила непокорную прядь, откинув ее назад.

И только потом поняла, что именно сделала, когда встретилась с бесконечным удивлением в голубых, как летнее южное море, глазах.

— Извините, — пробормотала смущенно.

— Все хорошо. Это было даже приятно… — Борис Константинович