Влюбленные антиподы (СИ) - Горышина Ольга

Ночь наступила незаметно. Или я незаметно уснула. Разбудила меня жажда. Безумная. Рот полыхал, точно после перца. Но первым делом я пошла в туалет, чтобы арбуз в моем животе не лопнул. Шла тихо в надежде не разбудить Кузьму, который даже дверь закрыл в свою спальню. От меня. Пусть не переживает. Будить его я точно не стану. Если только случайно.

Почищу зубы, выпью воды и лягу спать. Ещё бы донести эту чугунную голову до подушки. Сейчас она так согнула шею, что я только и смотрела, что в пол, и потому чуть не снесла головой оставленный открытым кухонный шкафчик. Знатная была бы шишка! Хорошо, что каким-то сто первым чувством я все же почувствовала опасность. Хлопнула дверцей и вздрогнула — слишком громко закрылся шкафчик в ночной тишине. Прислушалась — фу, не разбудила.

А точно ночь? Окно зашторено. Сейчас напьюсь ледяной воды из холодильника и проверю наличие темноты.

Стало легче и, освободив руку от пустого стакана, я отдернула занавеску. Ночь! А на столе стоит одинокий бокал и одинокая бутылка — новая. Другая этикетка. При свете фонаря все прекрасно видно.

Я повернула ключ в замке, и он провернулся, но только со второго раза я догадалась дернуть за ручку — дверь открылась.

На улице тепло и хорошо. Я уселась в кресло и закинула ноги на стол — они гудели, как и голова! Клин клином? И я налила себе немного вина в Кузькин бокал. Плевать — брезговать поздно.

Голове не полегчало, но языку стало вкусно. Почему мы не открыли за ужином эту бутылку? На этикетке нарисован козел! Черт, мы ее не в пекарне взяли, а сегодня, то есть уже вчера, к козлиному сыру. Все козлиное оказалось вкусным…

Я сощурилась — блин, на этикетке осел! Кузька ошибся. С козлом, а не с вином. Я снова отвинтила крышку и плеснула себе в бокал ещё немного. Странно, но пить в одиночестве куда приятнее… Я прикрыла глаза и сильнее втянула ноздрями винный букет, потом сделала глоток.

— Класс… — сказала я уже в голос и улыбнулась.

А жизнь не такая и плохая. Надо прикупить с собой ослиного вина и козлиного сыра. Сообразим дома на четверых баб, а что? Неплохо, по-семейному…

Спать не хотелось, но и сидеть или лежать в кресле с ногами на столе до самого утра не хотелось тоже. Я поднялась и решила пройтись вокруг дома — фонари горят, не оступишься и…

Я выругалась. В голос или нет, не суть. Мерседес стоял с открытой дверью. Вашу ж… Сразу стало холодно, не по себе и даже страшно. Машина была закрыта, а вот дом мы оставляем почти что нараспашку. Ёлы-палы… Вино придало смелости и я решила проверить машину. Взять в ней было нечего, но могли же разбить окно, я не видела стекла вообще… Что?

Хорошо, я помнила цвет шорт, в которых был Кузьма, а то бы закричала, увидев в машине мужика. Или я не закричала, потому что стормозила… и успела увидеть, что сиденье водителя просто-напросто откинуто назад. Кузьма спал. На соседнем сиденье валялся его телефон. Что за фигня?!

Черт, я, кажется, спросила это вслух, и Кузьма открыл глаза.

— Что ты тут делаешь?

— Что я? — Просто так вишу на открытой дверце с опущенным полностью стеклом. — Что ты тут делаешь?

— У меня был рабочий звонок, — сообщил он сонно, широко зевнув. — Я орал. Боялся тебя разбудить.

Он приподнялся, схватившись за руль, и замер.

— Ты пила?

Вот же гад! И даже не принюхивался. Неужели от меня так разит?

— И тебе не стыдно?

— А тебе? — выдала я в ответ.

— У меня было вынужденное распитие спиртных напитков в гордом одиночестве. А тебе я сказал — станет скучно, буди.

— А мне не было скучно…

Я смотрела ему в глаза, чуть наклонив голову.

— А чего тогда пришла? — он смотрел исподлобья.

— Я гуляла, — почти не соврала я.

— Нагулялась?

Я промолчала, не найдя достойного ответа.

— Ложись рядом, — и он откинул спинку пассажирского сиденья. — Воздух хороший. Почти что палаточный отдых.

— Хороша палатка — Мерседес!

— Чем богаты, тем и рады. Залезаешь?

И я залезла. Рука машинально потянулась к ремню безопасности, и я засмеялась вместе с Кузьмой.

— Принести вина? — спросил он, полностью повернув ко мне голову.

Я помотала своей и почувствовала легкое головокружение.

— Я и так… Уже…

— Чего так? — не унимался он.

— Пьяная.

— Насколько?

— В плане?

— Насколько пьяная? Не знаешь?

Я молчала. Не знала, что ответить.

— Давай проверим?

И прежде чем я сообразила, о какой проверке идёт речь, он перегнулся к моему креслу и поцеловал меня. Даже так — чмокнул в губы, как в наш первый раз много-много лет тому назад и здесь, совсем уж недавно, в соленой деревне, на чужой кухне, на пороге такой же чужой спальни. И уставился мне в лицо с немым вопросом. Или он что-то сказал, просто у меня заложило уши?

— И что говорит твоя лакмусовая бумажка? — спросила я слишком громко, точно пыталась перекричать разбушевавшуюся кровь.

— Важнее, что скажет твоя…

Снова смотрит мне в глаза. Взгляд как зеркало. Я действительно увидела в нем свое отражение. Нет, блин, просто краем глаза зацепила зеркало, когда увиливала от его пронзительного взгляда. Что же он так тяжело дышит? Или это я? Да нет же, цикады… Или…

— Я могу вам чем-то помочь?

Дебильная машина! И мы оба закричали:

— Заткнись!

По-русски. Она заткнулась. Быстро учится, эта немецко-английская коза…

Глава 55 "Машина"

— Кузя, так нельзя…

— Даша, так нужно…

Его рука была уже глубоко во мне, а он по-прежнему в своём кресле, зажатый рулем и каким-то там его честным словом…

— Давай нормально… — я едва дышала.

Внутри все горело, бурлило, пульсировало — и грозило взорваться… И не факт, что пальцы Кузьмы при этом не оторвёт к чертовой матери…

— Только после тебя…

Что после меня? Спросить я не успела — он снова поцеловал меня: до кровавых губ или кровавого тумана перед глазами. Вторая его рука соперничала с губами на груди. Я чувствовала холод кожзаменителя, но он не пугал, я наоборот вжималась в спинку так, что могла оставить на ней и свою кожу тоже. Руку я уже напрочь отбила о дверцу, которую по дурости захлопнула и сейчас пыталась просунуть пальцы между его ладонью и моей грудью, но он отталкивал меня с той же настойчивостью, что и прикусывал язык, или он наоборот кусался, чтобы я прекратила с ним драться… Тогда я схватилась за запястье другой руки и в этот момент могла бы вовсе остаться без языка.

— Я не остановлюсь, — прохрипел он мне в глаза, собирая языком влагу со лба. — Даже если наступит утро…

Затем снова схватил мои губы и потянул на себя, вытягивая тихий стон, а за ним ещё и ещё… Мне хотелось врезать ему коленкой, но до него я не дотянулась, потому досталось машине и мне… Но вскрикнуть я не успела. Нет, успела, но совсем не из-за коленки. Кузьма прижался ко мне лбом и слушал, слушал, слушал мое прерывистое дыхание. Я снова потянулась коленом вверх, но он убрал мою ногу от несчастной машины и прижал к креслу.

Я молчала, хотя и понимала, что должна что-то сказать, но на ум ничего не приходило… Ума вообще в тот момент не было — голова абсолютно пустая неподвижно лежала на подголовнике, а потом, как болванчик, свалилась в сторону, и губы Кузьмы приземлились на щеку.

— Спасибо, — сказала я и покраснела.

Если, конечно, могла покраснеть ещё сильней. Лицо безбожно горело, и я искала левой щекой спасительный холод чёрной кожи сиденья.

— Я-то тут при чём? — шептал мне в ухо Кузьма. — Это все ты…

— Это ослиное вино, — я повернула голову и ткнулась губами в подбородок Кузьмы. — Я вышла за вином, а нашла тебя…

— Себя, — поправил он таким же сиплым, как у меня самой, голосом. — Ты нашла себя…

— Тебя… — я ухватилась обеими руками за его влажную шею. — И хочу дальше искать…

— Не надо…

— Почему?

Моя рука скользнула под руль на топорщащиеся шорты. Он стиснул зубы, но не сумел проглотить стон.