Юлия Флёри - Только твоя...

 — Да, только, наверно, мы с тобой пойдём, как раз и погуляем.

 — Да, там детская площадка за углом.

 Решили отправиться вместе. Детишки весело резвились на площадке, то в песочнице копались, то на горку взбирались. Падали, вставали и снова куда-нибудь стремительно лезли. Менялись игрушками и звонко смеялись при виде голубей, которые чуть ли за шиворот не лезли, в попытке больше семечек ухватить. Настя присела на скамью, умиляясь, наблюдая за малышами и понимая, какая она всё-таки счастливая. Мимо шли люди, приходили и уходили мамочки с детьми, рядом была поликлиника, поэтому поток людей не прекращался. Но вот, один старичок остановился, правда, уже за скамью зашёл и только потом повернулся. Смотрел долго, вроде как присматривался, Настя внимания не обращала, всё же дети…

 — Настя? – Вдруг нерешительно произнёс он и внимательно следил за ответом, хотя та и не спешила: Олег как раз с горки спускался, надо было приглядеть. А когда взгляд подняла на него, сразу улыбнулась.

 — Генрих Карлович, как вы тут? Не ожидала вас увидеть. – Руку к нему протянула, предлагая присесть.

 — Я живу неподалёку, а вот тебя, действительно, увидеть удивлён. Я знаю, ты уезжала?

 — Да, но сейчас вернулась.

 — С Егором виделась? – Вдруг спросил он, и Настя замерла, даже про детей на секунду забыла.

 — В смысле? – Нерешительно уточнила она, было удивительно осознавать, что преподаватель в курсе событий.

— Он искал тебя. Приходил ко мне, может, я что-нибудь знаю.

 — И что?

 — Ничего. Адрес твоих родителей в институте попросил и уехал. Сказал, что обидел тебя.

 — Так и сказал?.. Он у родителей бы?

 — А как же! – Так воскликнул, будто это в порядке вещей. – Ты прости его…

 — Всё в порядке… Я… ничего такого не думаю.

 — Но я ведь вижу... Знаю, он сложный человек, с тяжёлым характером. Сам даже не может с ним справиться иногда. Но одно точно: он очень хорошо к тебе относится.

 — Это он так сказал?

 — Это я видел. Своими глазами.

 Генрих Карлович своей ладонью руки Насти прикрыл, тепло разошлось по телу. Он прилично сдал за эти годы, поэтому Настя его и не сразу узнала, но по-прежнему видел всё у самого корня. Ему хотелось верить, но это было сложно. Никто кроме Насти не видел тогда этого взгляда, который говорил о многом. И о его отношении к ней, в частности.

 — Он не умеет любить.

 — Умеет! Он не умеет этого показывать, запрещает себе, чтобы не обжечься снова.

 — Снова?

 — Да, снова. – Кивнул Генрих Карлович, в сторону глянул, припоминая. – Он женился, когда ещё в институте учился. Первая красавица была, ему под стать, а она не ценила, думала о будущем, не хотела привязываться. Гулящая была, все об этом знали, а он терпел, наверно любил сильно. А потом не выдержал… узнал что-то такое. Что именно –ни с кем никогда не обсуждал, но это его больно ранило.

 — Вы так хорошо осведомлены?

 — Конечно, мы с отцом Егора друзьями были хорошими. Вырос он на моих глазах. Всегда был таким твёрдым, а после развода стал и вовсе непробиваемым. Он не умеет свои чувства показывать, но добро помнит. В помощи никогда не откажет. Хороший человек, как бы там ни было. Он всего в своей жизни сам добился, никто ему не помогал, оттого и зачерствела душа, и характер стал ещё более невыносимым. Так всегда бывает, если человек сам чего-то добивается, тем более таких высот.

 — Я его боюсь. – Призналась Настя. На детей посмотрела.

 – Я и сам боюсь его, — усмехнулся Генрих Карлович, а Настя взглянула на него с недоверием, — особенно, если спорить приходится. Помню, в институте, если упрётся лбом, ни за что его не переспоришь. А что поделать? Такой он человек.

 — Вы как? – Настя решила сменить тему. Говорить о своих чувствах не было сил, казалось, сейчас разрыдается.

 — А как я могу быть? Век свой доживаю. Спасибо, Егор ещё заходит, не забывает. А так…

 — Даже не верится…

 — А он такой. Поговори с ним. – Он заглянул в глаза, добиваться больше ничего не стал. Засуетился и быстро откланялся, в гости к себе приглашал. Нельзя сказать, что Настя не рада была слышать о Егоре, но после разговора, легче не стало, даже наоборот… Вскоре и Маша пришла.  На улице потемнело, и водитель их по домам развёз. Уже лёжа в постели, Настя ещё раз обдумала слова Генриха Карловича, правда решиться так ни на что и не смогла. Всё оказалось намного сложнее, чем представлялось любимому учителю: и недосказанность и трёхлетнее расставание – всё накладывало свой отпечаток. И едва ли стечение обстоятельств можно было назвать счастливым.

 Настя лежала и вспоминала, как всё было, как всё начиналось и как закончилось. Она его простила, давно простила. И его слова и обидные взгляды, и намёки… Она хотела ему прощать. Уехала тогда сгоряча, не обдумав всё хорошенько, только когда в своём городке обосновалась, успокоилась. И сразу же захотелось вернуться, покаяться, повиниться, только бы он был рядом. Чувства за пояс не заткнёшь, они мозг выедали. Его не хватало, очень не хватало. Его ласки, его заботы, его уверенности. Только с ним она чувствовала себя самой лучшей, самой красивой, хотя прежде так никогда не считала. Но своей уверенностью он смог это внушить. Вспоминалось всё, даже как он защищал от чужих взглядов, а иногда казалось, что и от чужих мыслей. На душе становилось тепло и тут же хотелось обратно вернуться, чтобы всё исправить. Она готова быть рядом на любых условиях, даже любовницей, не имеющей ни на что прав. Готова была слышать его упрёки, его незлые насмешки. Всё изменилось, когда узнала о беременности. И кто бы мог подумать, что эти выходные в Италии так для Насти обернуться! Случайность, никак иначе не назовёшь: таблетки закончились, а нужных в аптеке не было, вот и поехала, понадеявшись на удачу. Страх сразу вернулся и прочно осел в голове. Помнила, как он говорил о детях, о том, что они должны с отцом жить, а мать, вроде, как и ни при чём. Даже его слова, когда-то сказанные в шутку, покоя не давали. Поэтому и не вернулась. Знала, что не поймёт и не простит. Не такой он был человек. Предательства не переносил. После разговора с преподавателем, всё стало проясняться: и эта неоправданная ревность и гипертрофированное чувство собственника, но это никак его не оправдывало, ведь Настя не была перед ним виновата. Хотя и понимала, что своим отношением к Стасу, подливала масла в огонь. Поняла, но было слишком поздно, если бы могла, то всё бы изменила, отказалась, и даже отвернулась, но ничего вернуть нельзя.

 — Станислав Игоревич, приехал Мохов. Охрана сказала, что он вне себя! – Всполошилась секретарша, не на шутку испуганная происходящим.