Анна Берсенева - Портрет второй жены
Юра был старше ее – именно это она с удивлением поняла однажды. За каждой его фразой, за каждым движением и за каждой привычкой стояло прошлое, которого Лиза не знала, и не всегда об этом прошлом можно было просто догадаться.
Как ни странно, у Лизы никогда не было такого ощущения неведомого прошлого в то время, когда она встречалась с Виктором Третьяковым. Там все было проще: Лиза даже не задумывалась о том, что Виктор чуть не втрое старше ее, это как-то само собою подразумевалось. Пожалуй, ей интересно было, особенно в начале их знакомства, узнать что-то о его жизни. Но это был обыкновенный интерес к новому человеку, не более того.
А Арсений был молод, и прошлое у него было самое обыкновенное: школа, институт, первый год работы в Склифе. Лиза даже не расспрашивала его никогда обо всем этом. Не потому, что ей это было безразлично, а потому, что она словно бы заранее знала, что он ей расскажет.
С Юрой все было совсем по-другому. Она чувствовала его возраст не по усталости – какая там усталость, при его-то кипучей и легкой энергии! – а по тому, как вдруг, в какой-нибудь мимоходом брошенной фразе, даже взгляде, открывалось перед нею, как много им передумано и перечувствовано.
Иногда это пугало Лизу. Ей казалось, что они далеки неизмеримо, что она для него просто игрушка, девочка, забава в то время, которое свободно от главной его жизни, что ей никогда не понять происходящего в его душе, что они никогда не будут близки по-настоящему.
У нее не было никаких реальных оснований для таких мыслей. Наоборот, она никогда и представить себе не могла, что мужчина может относиться к женщине так бережно, как относился к ней Юра. И все-таки Лиза признавалась себе, что именно с интимной сферой их отношений более всего связана ее смутная тревога.
В ту, первую, их ночь все получалось, как ей казалось, само собою. Движения их были слитны, тела подчинялись какой-то горячей силе – и какие тут могли быть размышления, какие сомнения! Но потом, через несколько дней, ее охватил страх. Да ведь она ничего не умеет, чем она может привлечь его, чем удержать?
Лизин сексуальный опыт и в самом деле был невелик, да к тому же все, что происходило у нее с Арсением, покрылось теперь какой-то поволокой. Иногда ей даже не верилось, что все это было с нею, и тот опыт никак не мог ей пригодиться. Да Лиза и сомневалась, что в любви возможен какой-то опыт – ведь это не ремесло, не профессия.
И она волновалась до дрожи в коленях, до полуобморока, когда следующим вечером после той ночи Юра позвонил в ее дверь…
Наверное, он почувствовал ее волнение – взгляд его стал вопросительным и даже тревожным.
– Что-нибудь случилось, Лизонька? – спросил он, останавливаясь в дверях. – Мне не надо было приходить?
Вместо ответа она положила руки ему на плечи, и лицо его просияло. Он прикоснулся губами к ее волосам, застыл, держа ее в объятиях. Потом взял в ладони ее лицо и поднял его вверх – ласково и властно.
– Ты не приедешь больше ко мне на Котельническую? – спросил он, и Лиза покачала головой, чувствуя, как счастье и слезы подступают к горлу одновременно.
Юра кивнул и не стал ни о чем расспрашивать – прошел в комнату, и она пошла за ним. Он был без плаща, в мягком светло-сером пуловере и потертых джинсах, и Лизе вдруг показалось, что он всегда был в этой комнате – так естественно было его присутствие здесь.
– Не надо было тебе убегать. Я же все и так понимаю, мы бы вышли с тобой вместе, – сказал он, останавливаясь посреди комнаты. – Но – ерунда, неважно, да? Иди ко мне, моя хорошая…
Люстра была выключена, неяркий свет торшера заливал комнату, и у Лизы перехватило дыхание: так красив был Юра – высокий, гибкий – в этом свете, такой нежностью лучились его глаза.
Он обнял ее осторожно, точно боясь испугать, но тут же она почувствовала, что не только нежность, но и страсть, неодолимое желание владеет им сейчас, заставляет вздрагивать его пересыхающие губы. И она прильнула к нему, отвечая его страсти, безоглядно отдаваясь его воле.
– Я скучал по тебе, Лиза моя, – прошептал он в промежутках между поцелуями. – Я так скучал по тебе – как только дверь за тобой закрылась…
В тот вечер она снова не поняла, как внимательно Юра прислушивается к ней, как незаметно направляет каждое ее движение. Это уже потом, гораздо позже, ей показалось, что ему как будто бы и неважно собственное удовольствие и все, что он делает, – делается для нее. Такое открытие могло бы наполнить ее счастьем, гордостью и благодарностью, но к этим чувствам примешивалась непонятная тревога. Связанная именно с тем, что она совсем не знала его и не могла понять…
Лиза очень скоро забыла боязнь собственной неопытности. Она не думала о Юрином опыте и не хотела думать, но его счастливой страсти с избытком хватало на то, чтобы близость доставляла радость им обоим.
Он мог делать с нею все, что хотел, она не чувствовала ни стеснения, ни неловкости, подчиняясь ему. И ей казалось, что он совсем не устает! Когда оба они отдыхали от любовного жара, Юра вдруг брал ее на руки и начинал ходить с нею по комнате, как с ребенком, и это тоже получалось у него легко, как будто не сотрясала их только что страстная лихорадка, как будто подушка не была мокрой от пота, струившегося у него со лба.
– Родной мой, ты не устал? – спросила как-то Лиза, услышав его прерывистое дыхание в полутьме в эти минуты отдыха. – Ты дышишь тяжело…
– Не обращай внимания. Это не из-за того… Просто легкие не совсем в порядке, давно. Сейчас пройдет.
Лиза ожидала, что он объяснит ей, что с ним, но Юра молчал, и вскоре его дыхание стало ровным, и он поцеловал ее.
– Я останусь у тебя сегодня? – спросил он в тот, первый, вечер.
– Да.
Он остался, и ночью, то и дело просыпаясь, Лиза чувствовала его горячее тело рядом, прижималась к нему, и Юра, не открывая глаз, гладил ее плечо, на котором лежала его рука.
Больше он не спрашивал ее, можно ли остаться. Лиза привыкла к тому, что его телефон звонит иногда среди ночи на полу у дивана и он разговаривает с Владивостоком или Нью-Йорком, а наутро рассказывает ей, почему звонили так срочно.
Но он не просил у нее ключ и каждый раз звонил у двери, приходя, и вещей его не было в ее квартире. По утрам он вставал затемно, уезжал к себе на Котельническую и появлялся в офисе в свежей рубашке, в отглаженном костюме, как всегда прежде. И если уезжал в командировку, то никогда не заезжал к Лизе прямо из аэропорта.
Она не хотела говорить с ним об этом. Да и о чем говорить – просить перевезти домашние тапочки? Разве она не видела, как сияют Юрины глаза ей навстречу, не слышала, как торопливо взбегает он по лестнице – лифт не доезжал до ее этажа, – разве этого мало и все дело в том, где он бреется по утрам?
