Ребекка Донован - Страдать, чтобы простить
Я закусила губу, по щеке покатилась слеза. Я снова вдохнула целительный воздух комнаты. Уж не знаю, как ему удалось это сделать, но здесь стоял до боли знакомый запах. И на секунду мне даже показалось, что мое сердце сейчас разорвется.
Затем я села на табурет, посмотрела на чистый холст и вспомнила, что говорил Эван: Эмма, дай выход своим эмоциям. Внутренне собравшись, я задумчиво вертела в руках кисть. В ушах звенели слова Эвана: Постарайся найти обратную дорогу к нам. Внезапно по всему телу разлилось приятное тепло. Я твердо знала, что́ именно буду рисовать. Взяла тюбик зеленой краски и выдавила ее на палитру.
Оглядевшись по сторонам, я обнаружила кулер с бутылками воды и поднос, на котором лежали сэндвич, батончик гранолы и яблоко. На письменном столе была сложена чистая одежда. У меня затрепетало сердце – давным-давно забытое чувство. И почему-то тут же заурчало в животе. Схватив гранолу, я продолжила выдавливать краски на палитру. Единственное, чего я сейчас хотела, – это забыть обо всем, кроме размеренных мазков кистью. Справиться с царящим в душе хаосом. И обрести себя в единственном месте, где чувствовала себя в безопасности.
– Я получил Сарину записку, – сказал Коул, когда я открыл ему дверь.
– Ага, входи, не стесняйся. – Я провел его в гостиную.
– И где она? – смущенно озираясь по сторонам, поинтересовался Коул.
– Рисует, – объяснил я. Он озадаченно нахмурился. – А ты разве не знал, что она хорошо рисует?
– Не уверена, что она этим хоть раз занималась… Ну, с тех пор как уехала, – объяснила Сара. Она сидела, поджав ноги, на двухместном диване. Мы с ней как раз смотрели кино, и нас оторвал звонок в дверь. – Эван считает, что так ей будет легче справиться с горем. Что она сможет выразить себя и перенести свои чувства на холст. В школе это здорово помогало ей.
– О-о… – кивнул Коул. – Значит, ты все продумал.
– Продумал, – осторожно ответил я. – Конечно, затея рискованная, но я вытащил ее из постели.
– И это, насколько я понимаю, хорошо.
Похоже, несмотря на то, что в первый вечер мы более или менее расставили точки над «i», он по-прежнему хочет выяснить мои мотивы. Что до меня, то я так и не сумел понять, какие чувства он испытывает к Эмме. Только одно я знал наверняка: он явно не владел ситуацией, последствия которой мы с Сарой расхлебывали два последних дня.
– Если хочешь ее видеть, она сейчас на втором этаже, – сказала Сара.
Коул сунул руки в карманы джинсов и задумчиво посмотрел наверх.
– А вы уже к ней поднимались? – (Сара покачала головой.) – Тогда я тоже подожду. Вы мне позвоните, когда она спустится, да?
– Конечно, – ответила Сара.
– Спасибо. – Коул повернулся и закрыл за собой входную дверь.
Сара посмотрела на меня, удивленно подняв брови:
– Хм… Неудобно получилось.
В ответ я только пожал плечами, плюхнулся на диван и снова включил телевизор.
– Ты вполне можешь пойти немного поспать, – сказала Сара, заметив, что я уже вовсю клюю носом.
По телевизору показывали обзор лучших моментов бейсбольных матчей. Последние несколько дней я практически не спал, и хронический недосып давал о себе знать: глаза сами собой закрывались, веки наливались свинцом.
– Нет, все нормально. – Я выпрямился, чтобы выглядеть чуть пободрее.
– Эван, ты можешь пойти лечь на нормальную кровать, – не сдавалась Сара. – Нечего мучиться на диване. Уже третий час утра.
Я посмотрел наверх. Она все еще была там… Рисовала то, что ей хотелось рисовать. С тех пор как я закрыл за ней дверь, ее было не видно и не слышно, разве что пару раз она выходила в туалет в коридоре. Но ни я, ни Сара не стали заглядывать к Эмме, мы хотели предоставить ей личное пространство для… исцеления.
– Ты тоже можешь пойти спать, – сказал я Саре. – Здесь несколько гостевых комнат.
Судя по Сариным красным глазам, она вымоталась не меньше моего.
Но Сара только отмахнулась и переключилась на книжку, лежавшую у нее на коленях. Никто из нас не хотел покидать наблюдательный пост, поскольку только отсюда можно было услышать, как открывается и закрывается дверь на втором этаже, а кроме того, так она сразу увидит нас, когда наконец спустится вниз.
* * *Я немного отступила, чтобы полюбоваться своим творением, и гордо улыбнулась. Каждый мазок на холсте был пропитан эмоциями. Глаза саднило, и немного тряслись руки от притока адреналина, всю ночь продержавшего меня у мольберта.
Но когда я отложила кисть, силы внезапно покинули меня. Я чувствовала себя совершенно измочаленной. Я подняла вверх измазанные краской руки. Мне определенно не помешал бы сейчас хороший душ, тем более что я уже три дня не мылась.
Почувствовав внезапно дикое отвращение к себе, я сгребла одежду с письменного стола и пробралась в коридор. Внизу светился экран телевизора, у подножия лестницы горела лампочка. Эван, должно быть, как обычно, встал с петухами. Никогда не понимала, что хорошего он находит в ранних утренних часах.
Звякнула дверная защелка – и я подскочил как ужаленный. Разбуженная моими неловкими движениями, Сара моментально открыла глаза.
– Что? – пробормотала она, откидывая упавшие на лоб волосы. – Что такое?
Мы услышали звук льющейся в ванной воды.
– Она закончила, – объявил я и, перепрыгивая сразу через две ступеньки, помчался наверх.
– Эван, подожди меня!
Мы вошли в кабинет с огромными окнами, из которых открывался вид на океан. Я решил, что океан должен способствовать ее вдохновению. Но когда я увидел созданное Эммой полотно, то понял, что она не особо нуждалась в дополнительных стимулах.
– Мне нравится, – посмотрев на Сару, улыбнулся я.
От ярких лучей солнца, пробивавшихся сквозь листву, хотелось зажмуриться. Меня так и подмывало погладить шершавую древесную кору.
– Еще бы не нравилось! – воскликнула Сара. – Ведь она изобразила дерево на твоем заднем дворе и качели, которые ты для нее смастерил.
– Так и есть, – с гордостью подтвердил я.
Сара не выдержала и хихикнула.
Я восхищенно стоял перед холстом. Эмма действительно дала выход своим эмоциям. И вернулась в единственное место на земле, которое всегда ее ждало.
Глава 25
