Владимир Лорченков - Свингующие пары
И примерно через несколько минут я чувствовал, как свинцовая тяжесть покидает тело, и испарина выступает на лбу. Я был экипажем космического корабля, который в последний момент избежал чуда. И я хватал обеими руками голову спасителя – Анны-Марии, – чтобы расцеловать в обе щеки, но находил голову в своем паху, где она сосала меня, и это было так хорошо и так сладко, что я не решался вырвать это жало из своего тела, прижечь эту пиявку, и она сосала, сосала и сосала. Когда же мне показалось, что мы уже не можем больше летать, и – не упадем, нет, – просто мягко спланируем на воды Океана, бушующего внизу, Океана, где нас уже ждет стая больших и игривых китов… Анна-Мария сумела взять ситуацию под контроль и в этот момент.
Она организовала нам мягкую посадку.
И я не взорвался, нет… но просто очень долго и тихо, кончил ей в рот, и она, – умница, – организовала бесперебойную откачку топлива, и если бы я мог, то рекомендовал бы этот газопровод всем ведущим концернам мира.
Думаю, она заслуживала аплодисментов на мировом съезде нефтяников. И первого места в президиуме на съезде стран-газодобытчиков. Она нашла бы воду и без лозы. Отсосала гной, даже если бы у вас не было раны. Это была прирожденная минетчица, женщина, чья манда тускло моргала огнями самолета, потерпевшего бедствие в джунглях, заброшенного… в котором прорастают уже лианы и капает с фюзеляжа вода, и ржавеют детали ремней…
Но чей рот, – во искупление этого печального угасания, – цвел самым ярким и самым ядовитым цветком джунглей. Тем самым, которым украшали свой самый торжественный венок ламы и будды, индуистские боги и белые сахибы, принимавшие парады туповатых сипаев, нажравшихся бумаги, пропитанной свиным жиром.
Она сама была рот – Анна-Мария.
Я понял, что все части ребуса встают на место.
Мироздание восстанавливало равновесие. Боги возвращали мне расположение. Милостивые улыбки небожителей заполнили комнату Анны-Марии, пока она лежала тихонечко, держа во рту меня, и полизывая, пока я уменьшался, уменьшался… и она уткнулась носом мне в живот без боязни подавиться. Я блаженствовал, думая о том, что у меня никогда больше не будет панических атак. Что я нашел себя. Троица воссоединилась.
Алиса любила лучше всех в мире, Лида трахалась лучше всех в мире, а Анна-Мария сосала лучше всех в мире.
Я стал чемпионом мира по всем мыслимым версиям.
…почувствовав, что руки затекли, я вынул их и потрепал по голове Анну-Марию. Она что-то благодарно промычала.
Понравилось, спросил я, потому что ей спрашивать об этом не было никакого смысла, все и так было понятно.
У тебя красивый… пробормотала она.
Но великова… сказала она.
Придется терпеть и в дальнейшем, сказал я.
Ох, даже не знаю, что скажет Дие… сказала она.
Не так уж ты его любишь, если дала мне, сказал я.
Нашего хохотунчика и консула, сказал я, почувствовав вдруг, – со стыдом, – резкую неприязнь к Диего. Это было что-то вроде ненависти сына к отцу. Он должен был умереть, чтобы я занял его место. Во всех трех женщинах.
Он вовсе не такой, как ты думаешь, сказала она.
Он опасный человек, сказала она и я вспомнил предостережения Лиды.
С чего ты решила, что я не такой, сказал я.
Она поднялась надо мной на руках, – сухие губы, обратил я внимание, – и посмотрела внимательно в глаза. Покачала с сомнением головой, задевая волосами. Я почувствовал, что восстаю. Вцепился ей в задницу, и усадил на себя. Анна-Мария охнула и закусила губу. Я выгнулся, потому что теперь была моя очередь показать, как надо летать.
В этот момент дверь скрипнула.
***
Некоторое время мы молча смотрели – каждый на себя в отражении чужих глаз.
Кроме отражения меня, в глазах Диего – как игрушечные фрукты в окошечке игрового автомата, – одни за другим мелькали плохо скрытые насмешка, отвращение, презрение, и даже похоть. Я, почему-то, понял, что Диего все знает. Я даже едва было не спросил его, знает ли он все. Но это было бы так же глупо, как спрашивать Анну-Марию, кончила ли она. Она кончила, едва дверь открылась, и мы увидели застывшее лицо Диего, поднявшего руку к воротничку… – моментальное удушье, или обычный жест человека, решившего раздеться, едва зайдя в комнату любовницы, —… тут Анна-Мария мелко затряслась, и, ухая и грязно ругаясь, содрогнулась несколько раз на моем члене. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать. Первой моей реакцией было приподняться хотя бы чуть-чуть, на локтях хотя бы – мне, почему-то, взбрело в голову, что ревнивый латиноамериканец выхватит сейчас пистолет и изрешетит нас с Анной-Марией, прокручивая барабан револьвера левой рукой, и направляя его в нас не дрогнувшей правой. Потом я вспомнил, что Диего вовсе никакой не латиноамериканец. И, строго говоря, не Диего. Так что я хлопнул Анну-Марию по заднице обеими руками – я не видел, но живо представил, как на ягодицах появляются следы, – и рассмеялся.
Он помолчал немного, а потом тоже захохотал.
Это длилось несколько минут, в течение которых он то затихал, то разражался бурным хохотом, передвигаясь по комнате, как человек, укушенный коброй. Он постепенно терял способность к ориентации в пространстве. Пара шагов внутрь – Анна-Мария испуганно подалась к стене, оставаясь на моем члене, – пара шагов вбок, быстрый нырок головой чуть влево, словно боксер в уходе от прямого левого… Мелкие приставные шаги вправо, быстрое и точное касание какого-то белья на корзине… шаг назад, руки, схватившиеся за живот, желтые из-за табака зубы. Он хохотал, как ребенок. Я мягко столкнул Анну-Марию с себя, и все-таки приподнялся, но без боязни. Я просто хотел одеться. Секса больше не предвиделось.
Анна-Мария, голая, осталась на полу.
Диего, задыхаясь, упал в кресло-качалку – из-за набросанных вещей я даже не заметил его, да и много ли я заметил, ведомый кровью, ведомый Минотавром, – и принялся судорожно дышать, всхлипывая. Так пытаются восстановить дыхание после забега спринтеры.
Принести тебе воды, спросил я, застегивая ремень.
Он, глубоко, – но уже чуть реже, – дыша, помотал головой.
Я обратил внимание на то, как выглядит Диего. У него была внешность богатого наследника, промотавшегося в казино, и пришедшего рассказать об этом властной матери. Пуговицы костюма расстегнуты, воротничок чуть изогнут, на левом рукаве не было запонки.
Что произошло, сказал я резко.
Где Алиса и Лида, сказал я.
Ты же, мать твою, должен сейчас прогуливать их по морю, на, чтоб тебя, шикарном круизном судне, с капитаном, стюардами, и шлюхами, сказал я.
