Томас Уайсман - Царь Голливуда
Музыканты оркестра, в смокингах, потея в своей плотной одежде, настраивали инструменты, и все эти гудки, скрежеты, хрюканья, сопенья, стоны и хныки убивали в душах девушек последние остатки романтической приподнятости, которую они так долго в себе взвинчивали, готовясь выйти. Хотя было уже пять минут девятого, а объявление гласило: "Свободные танцы. Вход с 8 часов вечера до 8.30", в зале было не больше десятка мужчин, уныло ожидающих начала. Они сидели на длинных, обитых потрепанной кожей скамейках, расставленных по всему периметру танцплощадки; двое-трое в опрятных, но вышедших из моды костюмах, другие — в брюках и рубашках с расстегнутым воротом; все они, казалось, совсем не интересуются девушками, уже выстраивающимися в ряд для демонстрации себя, чтобы клиентам было удобнее рассмотреть их и выбрать ту, что понравится. Мужчины и девушки будто составляли две отдельные партии, не имеющие друг к другу никакого отношения и лишь случайно оказавшиеся в одном месте в одно время. Бумажные фонарики и номера свисали с потолка, а над залом висела пара-тройка гирлянд с флажками и несколько транспарантов с ободряющими пожеланиями, типа: "Выигравший номер получает десять свободных танцев", и "Джаз! Джаз! Джаз!", и "Сегодня вечером — Хойджи Браустер и его ритмичные парни". Сквозь окна, расположенные вдоль одной стены, виднелись вспышки неоновых букв, ползущих по световому табло: "Глория Свенсон и Джеймс Нелсон в "Отдельных постелях""; "Паулина Фредерик — Королева Страстей в "Трофеях"", ""Ведь было хорошо" — история Пламенной Юности"; "Назимова[35] в "Саломее".
Когда оркестр заиграл первую танцевальную мелодию и мужчины молчаливо заняли свои позиции напротив шеренги девушек, в дверном проеме, прерывисто дыша, появилась опоздавшая, и Джим Кэй, увидев ее перевернутое изображение в рамке своей камеры, тотчас ее сфотографировал. Она вошла так поспешно, приняла такую нарочитую позу, что во всем ее виде было что-то от провинившейся школьницы, напроказившей и делающей вид, что это не она. Девушка, казалось, вплыла в голубом тумане, окутавшем ее, как облако окутывает вершину горы. Джим Кэй щелкнул затвором, его вспышка сверкнула еще до того, как она заметила камеру. Он удивился странной и краткой оптической иллюзии, схваченной им на пленку, и невольно усмехнулся, поняв, в чем дело, — это была пыль, облаком поднявшаяся с пола; попав в голубой луч софита, пыль мгновенно преобразилась в этот магический туман, И теперь, развеявшись, голубое облако исчезло. Но он уже знал, что сделал этот снимок, снимок, который можно выгодно продать, ибо на нем запечатлена хорошенькая девушка, очень хорошенькая, застигнутая мгновенной иллюзией волшебства, — а разве не это является сутью подобного заведения? Временами он останавливал свое внимание на других объектах "Палм-рум"; вот девушки, сжимающие в руках длинные, сложенные петлями ленты танц-билетов, определяющих размер их ночного заработка; вот пухленькая брюнетка, присев возле маленького круглого столика, ест булочку; неподалеку дородный мужчина с засученными рукавами рубашки, с лицом водителя грузовика на большие расстояния, вспотев, но восторженно танцевал чарльстон со смуглой, густо накрашенной девицей, сверкающей преувеличенно жаркими взорами. Свет в зале был трюковой: цветные лучи прожектора отражались в гранях вращающегося хрустального шара, свисающего с центра потолка. Случайные световые зайчики пробегали по лицам танцующих, от чего эти лица казались нежнее и тоньше; отраженные от хрустальных граней лучи создавали эффект блуждающих линий и пятен, придавая всему действу мягкость и таинственность. Девушка, которую он сфотографировал входящей, была блондинкой, лицо ее казалось неподвижным, будто ее миловидность это всего лишь маска, хотя взгляды ее, как и взгляды других девушек, казались возвышенными и чем-то наполненными, но бесспорно одно — не имеет значения, как и отчего возникла в нем эта притягательность — от эффекта ли тайно и непредсказуемо блуждающих всполохов или от умелого макияжа — эффект ее появления был ошеломляющим не только для Джима Кэя; мужчины засуетились вокруг нее, наперебой предлагая длинные ленты билетов. Джим Кэй продолжал наблюдать за ней, и он видел, что в выборе партнеров она была беспристрастна, не выискивая кого поинтересней, никому не отдавая предпочтения, не отвергая некрасивого, и в этом было что-то от полного равнодушия ко всей здешней публике, вместе взятой. Она танцевала со всеми с одинаковой долей энтузиазма, и движения ее были для всех одинаково сексуальны в рамках допустимого, был ли это маленький робкий, коротконогий клерк или гладколицый, с черными волосами итальянский тип в какой-то разбойничьей полосатой рубашке и комбинированных двуцветных туфлях. Она не делала различия между ними, была одинаково приветлива и одновременно одинаково равнодушна с любым из выбравших ее партнеров; Джим Кэй ощутил острую боль, точное местонахождение которой он даже не мог определить. Казалось, ее трогательность и осязаемость так близки, но она так безразлична ко всему, что это заставляло его страдать. Что-то было в ней, какое-то неуместное сияние пробивалось сквозь маску миловидности, и это была именно та неуместность, которая сделала фотографию, обещающую принести успех. Его чувство композиции позволило ему мгновенно угадать ее в маленьком окошке рамки, что-то сразу подсказало ему: здесь может получиться нечто свежее, и это, конечно, была интуиция, благодаря которой он считался удачливым фотографом. Можно, фотографируя девушек, сделать пару более-менее удачных снимков, но при этом истощив все свои силы; а с опоздавшей девушкой все не так: что бы она не делала, как бы не двигалась, она все время готова для портрета. Видимо, этот портрет уже у него в руках, и каждый раз, как он думал об этом, он чувствовал ответный удар сердца, потому что ему ли не знать, как много работы, как много ухищрений понадобилось бы ему, снимая в студии, чтобы получился такой удачный снимок; эта девушка все делала безупречно, что так важно при фотографировании. Он с опаской думал: может, я ошибаюсь, может, сегодня ночью моя уверенность исчезнет, но пока, черт возьми, я уверен, что снимок удачен, и другие — тоже. Скоро я проявлю их и узнаю, действительно ли это удача или все это мне приснилось.
Он фотографировал ее весь вечер, наудачу выбирая и щелкая и других девушек, какие попадутся, и снова возвращаясь к той, что так оригинальна и неповторима. Около десяти зал начал помаленьку заполняться, запахи пота, плоти и дешевой парфюмерии становились почти нестерпимыми; примерно в это время девушки, после долгих перешептываний с партнерами по танцам, начинали исчезать. Очевидно, здесь было правило, что каждая девушка должна "отработать" определенное количество танцев ежевечерне и только тогда имела право уйти. Но если кому-то из мужчин не терпелось скорее увести девушку, согласившуюся с ним пойти, он прикупал ей билеты, недостающие до нормы. Практически это означало, что большинство мужчин, желающих увести понравившуюся девушку, вынуждено было скупать почти все билеты, нуждающиеся в реализации. Тут были свои хитрости и тонкости, свое коварство и масса уловок со стороны девушек, которым всем, конечно, хотелось побыстрей улизнуть, но не каждая жаждала продолжить общение с поклонником, выкупившим ее свободу. Тут не обходилось без притворства, мелкого жульничества, интриг и обманов, но хуже всего было тем девушкам, что пользовались наименьшим спросом, им приходилось трудиться в поте лица, танцуя и танцуя и не очень рассчитывая на билетные ленты, презентованные поклонниками. Однако позже им могло и повезти, поскольку наиболее хорошенькие, те, что исчезали первыми, нередко оставляли потратившихся парней с большими носами.
