Джуд Деверо - Озарение

— Ты счастлива? — спросил Джейсон, остановившись перед Эйми и глядя на нее сверху вниз со странным выражением лица. В руке у него был бокал шампанского.

— Очень, — пробормотала она, смело глядя ему в глаза. Возможно, в этом был виноват мягкий свет ламп, стоявших на читальных столах, но выглядел Джейсон лучше, чем когда-либо.

— Немного завидуешь Максу, укравшему у тебя успех?

— У тебя своеобразных юмор, — с улыбкой ответила Эйми. — Я родила величайшего художника нашего столетия. Посмотрим, как мой сын достигнет вершины.

Джейсон рассмеялся и, не успев даже подумать, сказал:

— Я всегда любил тебя.

— Меня и всех других женщин в этом полушарии, — отрезала Эйми, не сумев сдержать себя.

Услышав это, Джейсон швырнул бока об стену, и он разлетелся на тысячи осколков. Одним мощным рывком он выхватил Эйми из кресла и, заключив в объятия, прижал к себе. А потом впился в ее губы своими. Почти грубый поцелуй быстро превратился в нежный, и в то мгновение, когда его язык коснулся языка Эйми, тело ее обмякло, готовое к капитуляции.

— Так долго… — пробормотала она. — Так бесконечно долго.

Джейсон прижимал Эйми к себе, лаская ее спину, его пальцы путались в ее волосах.

— Так долго без меня или без… него?

— Никакого «его» не существует, — выдохнула Эйми, уткнувшись лицом ему в шею.

Услышав это, Джейсон отодвинул ее от себя на расстояние вытянутых рук.

— Арни не существует?

— Только человек, который владеет фабрикой по производству картофельных чипсов.

Джейсону понадобилась секунда, чтобы ее понять. И он снова привлек ее к себе.

— Решено. Я покупаю эту фабрику и называю ее по имени моего двоюродного дяди.

— А как насчет Дорин? — Эйми хотелось сказать больше, но руки Джейсона, ласкавшие ее тело, мешали ей сосредоточиться.

Джейсон обнимал ее со всей столь долгой сдерживаемой страстью и целовал, казалось, всем своим телом.

— Я люблю тебя, Эйми, — шептал он ей прямо в губы. — Дорин выдумала нашу помолвку… Она думала, что делает это в моих интересах. Я пытался объяснить….

Вздох облегчения Эйми все сказал: она верила ему.

Джейсон притянул ее к себе еще ближе, глядя в самую глубину ее глаз.

— Не уезжай, Эйми. Пожалуйста, не уезжай отсюда. Останься здесь со мною навсегда.

Что Эйми оставалось сказать, кроме «да»?

— Да; — прошептала она, — да. После этого уже не осталось места словам, они уже срывали друг с друга одежду, выдавая наслаждение глубокими вздохами, когда обнажался очередной кусочек теплого тела. Оказавшись наконец обнаженными, они упали на матрас, на котором спал Макс после обеда, и, когда Джейсон вошел в нее, Эйми задохнулась от наслаждения и недоумения: как она могла когда-то покинуть этого человека? Как могла?

— Эйми, Эйми, — продолжал шептать Джейсон. — Я люблю тебя. Я люблю вас. Все, что Эйми могла ответить, было «да». Часом позже они все еще лежали на матрасе, обессиленные, крепко обняв друг друга.

— Расскажи мне все, — сказала Эйми, подумав, что эти ее слова прозвучали, как слова свекрови. — Я хочу знать все обо всех женщинах, обо всем. То, что я вижу, и то, что ты заставляешь меня чувствовать, — это две разные вещи. Я хочу понять, узнать тебя, но не могу. Мне нужны слова, — проговорила она.

Поначалу Джейсон говорил неохотно.

Действительно, какой мужчина захочет рассказывать женщине, как он в ней нуждается? Но, начав говорить, Джейсон уже не мог остановиться. Одиночество — прекрасное средство для развязывания языка. А до встречи с Эйми и Максом у него не было случая понять, какой пустой была его жизнь.

— Мне очень жаль, — сказала Эйми, и слова эти шли у нее из самого сердца, — мне очень жаль, что я причинила тебе боль.

Джейсон рассказал ей о том, как трудно было в Абернети, как воевали с ним горожане.

— Я думал, что они будут благодарны, но их возмущало, что какой-то пришелец из Нью-Йорка является сюда и пытается учить их, что делать.

— Но ты же здесь родился и вырос, — заметила Эйми.

Когда Джейсон ничего на это не ответил, она чуть отодвинулась, чтобы можно было его видеть.

— Что стоит между тобой и этим городом? И твоим отцом? — тихо спросила она. — Даже Милдред не сказала мне, что случилось.

Прошло много времени, прежде чем Джейсон заговорил снова.

— Порой человеку приходится встречаться с подтверждением своих худших опасений, и… — Он глубоко вздохнул. — Ты знаешь, что моя мать умерла, когда Дэвид был еще младенцем.

— Да. И знаю, что твоему отцу пришлось одному поднимать вас.

— Такова его версия, — сердито возразил Джейсон и тут же себя одернул. — У отца было мало времени, которое он мог уделять своим детям, и поэтому после смерти матери он предоставил нас самим себе.

— И как можно догадаться, это означает, что Дэвида он оставил на тебя.

— Да.

— Но я никак не возьму в толк, почему ты был настроен против Абернети?

Джейсон опять помолчал, словно ему нужно было успокоиться прежде чем продолжить:

— Моя мать была святая. Она была вынуждена выйти замуж за такого холодного ублюдка, как мой отец. Узнав, что умирает, она никому об этом не сказала. Она не хотела никого обременять, поэтому ходила к врачу одна, хранила плохие новости при себе и продолжала жить так, как будто ничего дурного не происходило.

Когда Джейсон умолкал, Эйми чувствовала напряжение во всем его теле.

— Но одна из абернетских сплетниц увидела ее в кафе мотеля милях в тридцати отсюда и, вернувшись домой, распустила слух, что у миссис Уилдинг связь за городом.

— И твой отец поверил этой сплетне, — тихо проговорила Эйми.

— О да. Он поверил настолько, что нанес ей удар в спину, прыгнув в постель какой-то горячей блондинки из… — Джейсон опять надолго замолчал. — Я один узнал правду. Я не пошел в школу и спрятался на заднем сиденье машины матери. Когда она вышла от врача, я был в приемном покое. Она взяла с меня обещание ничего не говорить отцу. Она сказала, что жизнь создана для того, чтобы жить, а не огорчаться.

— Мне бы так хотелось с ней встретиться… — проговорила Эйми.

— Она была чудесная женщина, но ей была суждена горькая участь.

— У нее были два любящих сына, и похоже, что ее муж сходил по ней с ума.

— Что? — взвился Джейсон.

— Как он принял весть о том, что его жена умирает?

— Он ни разу ни единым словом не обмолвился об этом, но после ее смерти заперся в комнате и три дня из нее не выходил. А выйдя, набрал себе огромное количество работы, так что постоянно не бывал дома и, насколько мне известно, никогда больше не произносил ее имени.

— Ты сомневаешься в том, что он ее любил? — Эйми задержала дыхание. Может быть, она зашла слишком далеко? Люди любят держаться своих мнений и не любят, когда им противоречат.