Жестокие игры мажора - Маша Демина
— Вызови мне такси.
Я говорю недостаточно громко из-за долбящей музыки, но кто-то делает потише, и я повторяю:
— Вызови такси.
Гораев вскидывает бровь.
— С хуя ли я должен это делать?
Меня трясет, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не впасть в истерику.
— С того, что у меня нет денег.
Гораев усмехается и вставляет в рот сигарету.
— Это твои проблемы, тебе так не кажется?
Щелчок зажигалки, и кончик сигареты вспыхивает оранжевым.
Я сжимаю кулаки и приближаюсь, чтобы прорычать каждое долбаное слово:
— Проблемы будут у твоего друга, если ты не вызовешь мне такси.
Гораев давится смешком, выдыхая через нос дым.
— Ты чем там обдолбалась?
Вдох. Выдох.
— Если ты сейчас же не вызовешь мне такси, я заявлю в полицию об изнасиловании, — слова вырываются из меня, как ржавые крючки. — Так что лучше вызови мне такси, и я уеду.
Гораев затягивается и хмурится. Ублюдок. Во мне все кипит. Я так мечтаю отсюда убраться, но у меня нет ни понимания, где я, ни денег.
— Изнасиловании? И чем же ты докажешь?
— Хочешь проверить?
— Гораев, вызывай нахуй. — Тот, что Смайл, толкает его в плечо и указывает вниз. На мои ноги, по одной из которой стекает теплая капля. Господи, во мне кипит столько эмоций, что я совершенно этого не заметила. Я быстро сжимаю ноги вместе и обнимаю себя за плечи.
— Ну так что? — Я шмыгаю носом, дергая коленом, находясь на грани. Еще немного, и у меня поедет крыша. Я не в адеквате.
В итоге с дивана поднимается тот, что не русский.
— Я вызову тебе такси. Но сначала провожу в туалет, чтобы ты привела себя в порядок.
Теперь я чувствую на себе всеобщее внимание, и мое дыхание учащается до гипервентиляции.
— Пошли вы к черту со своим порядком! Я не в порядке! И я хочу уехать отсюда! — срываюсь на крик. — Вызовите мне долбаное такси, если не хотите проблем…
— Я вызвал такси, — раздается позади меня громоподобный голос. И мне не нужно поворачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит. Багиров.
Я тяжело сглатываю и медленно отступаю назад, а потом, не теряя времени, пускаюсь в сторону выхода.
Я больше ни на кого не смотрю. К черту их всех. Пусть думают, что хотят. Больше они меня никогда не увидят. А я их.
Я практически сбегаю с территории дома и останавливаюсь только на тротуаре возле большой раскидистой ивы. Медленно выдыхаю и резко вдыхаю. Ноги сжимаю крепко, боясь, что кровь снова пойдет. Спасает то, что темно и никто, кроме меня, этого не увидит.
Я балансирую на грани истерии и безразличия к собственной жизни. Меня пугает то, что со мной происходит, и мне приходится дышать глубже, иначе паника накрывает сильнее. Я трогаю волосы, вытираю мокрое от слез лицо. Я даже не осознавала, что снова плачу.
Я запускаю пальцы в волосы. Запрокидываю голову и выдыхаю. Так и стою, пока хруст гравия не привлекает мое внимание.
Короткими шагами дохожу до такси и забираюсь на заднее сиденье, но прежде, чем мы отъезжаем, зачем-то смотрю в сторону дома, на крыльце которого сидит темная фигура, а вокруг нее расползается облако дыма.
Я откидываюсь на спинку сиденья и накрываю лицо ладонями, и, к большому сожалению, у меня не выходит справиться с нахлынувшими слезами. Я плачу, плачу и плачу. А когда добираюсь до общаги, то прекращаю понимать, где реальность, а где туман, окутывающий меня с каждой секундой плотнее.
В голове не осталось никаких мыслей. Я просто забралась с головой под одеяло и больше оттуда не выбиралась.
— Алиса… — Меня кто-то толкает, но сил разлепить веки нет. — Алиса, к тебе тут пришли… — А затем в сторону: — Она спит так уже два дня… иногда плачет во сне… я пыталась разбудить ее, но она не реагирует.
— Выйди, — железно припечатывает знакомый голос.
Моргаю.
Скрежет ножек стула по полу становится отчетливей. Я слышу стук каблуков и тихий шорох, а затем в мои легкие проникает дорогой аромат сладких духов.
— Я знаю, что ты слышишь меня, Алиса.
Слышу. Очень хорошо слышу. Вот только не понимаю, какого черта эта женщина делает здесь.
— Я знаю о неприятной ситуации, которая произошла между тобой и моим сыном. Я хочу знать, предохранялся ли он.
В груди закручивается жгучая воронка. Как она смеет?
25.2
Предохранялся ли он…
Это все, что ее интересует? Нет, нет… я не хочу, чтобы это было на самом деле. Я не хочу верить в существование таких жестоких людей.
Сердце так сильно колотится, что я чувствую его пульсацию в горле. Судорожный вдох и резкий выдох.
Я хочу исчезнуть.
Зажмуриваюсь.
Черт. Я не могу… кажется, я не могу дышать. Меня охватывает такая сильная неконтролируемая дрожь, что никак не выходит ее остановить.
Откуда его мать вообще знает? И что она знает? Неужели… Дыхание перехватывает от огня, разрастающегося в груди. Неужели Багиров все доложил ей? Это он послал ее сюда? Подослал свою мать, чтобы она все уладила?
Ужасный острый привкус раздражения наполняет/обжигает горло и вызывает тошноту.
Ненавижу…
Я стискиваю зубы, ощущая, как абсолютная ярость буквально воспламеняет меня изнутри. И эта ярость превращается в отвращение. К этой женщине. К ее сыну. И всему миру, который оказался слишком жестоким для меня…
— Я ведь тебя предупреждала, Алиса, чтобы ты держалась от него подальше, — тихий противный женский голос напоминает о том, что ректорша до сих пор здесь. — И уж тем более не разговаривала с ним. Ты должна была разворачиваться и бежать в противоположном направлении, как только видела его. Но ты не послушала меня. И чего этим добилась?
Зажмуриваюсь еще сильнее.
Сердце колотится о ребра, а в голове пульсирует только одно:
Заткнись. Заткнись. Заткнись.
Я комкаю пальцами одеяло.
Вдох и выдох.
— Уходите, — шепчу я, дрожа всем телом, но, видимо, мой голос оказался недостаточно громким.
Потому что Мариана Арслановна не уходит и продолжает поучительным тоном:
— Ты ведь умная девочка и, надеюсь, понимаешь, что беременность сейчас для тебя…
Я резко присаживаюсь на кровати и, превозмогая вспыхнувшую внизу живота боль, шиплю:
— Убирайтесь!
Мать Илая качает головой. Но даже не подает вида, что мой порыв смутил ее. Она смотрит на меня, как на какое-то недоразумение.
— Глупо, очень глупо. Я пришла помочь тебе.
— Вы
