Ирландское обещание - М. Джеймс
Я жду, пока ничего не останется, пока он не начнет дрожать не только от удовольствия, но и потому, что этого слишком много. Затем я медленно провожу губами по его размягчающемуся члену, слизывая последние капли его спермы, прежде чем заправить его обратно в боксерские трусы, все еще стоя на коленях и глядя на него снизу вверх.
— Господи, Ана. — Он тихо ругается себе под нос, наклоняется, чтобы схватить меня за плечи и поднять на ноги. Я задыхаюсь, когда он притягивает меня к себе, слегка целуя в губы, и я чувствую дрожь, которая проходит по его телу, когда он это делает.
Я чувствую, как то, что произошло в Париже, исчезает, и это никогда не ощущалось так далеко, как сейчас, когда я стою в гостиной Лиама, в которой светит солнце и обещает нам новый день впереди. Кажется, что всех этих ужасных вещей здесь быть не может, не сейчас, когда его руки обнимают меня, а его губы на моих, его вкус все еще у меня на языке.
— У меня сегодня встречи, — говорит он, наконец отстраняясь. — Но ты ведь тоже пойдешь на прием, верно? У тебя сегодня встреча с доктором Томасом.
— Я знаю. Я пойду. Тебе не нужно беспокоиться. — Я улыбаюсь ему, хотя чувствую, как у меня скручивает живот от этой мысли.
Я давно не была у врача, чтобы проверить свои ноги и другие зажившие травмы, полученные Франко, и, конечно, никто не осматривал меня после Алексея. Я боюсь того, что они мне скажут, хотя я не уверена, что это может быть хуже, чем то, что я больше никогда не буду танцевать. Это просто ужасно, но я обещала Лиаму пойти. И впервые за долгое время я хочу сделать это не только для того, чтобы угодить ему, но и для себя. Я хочу стать лучше. После Франко, и особенно после похищения в России, я не могла видеть пути вперед. Я думала, что все закончилось, и в некотором смысле мне до сих пор кажется, что это так. Я точно не знаю, кем я буду, если не балериной, но впервые за долгое время я хочу это выяснить.
Лиам целует меня еще раз, легко, а затем проскальзывает мимо меня, исчезая в своей комнате. Я смотрю ему вслед, обнимая себя за талию. Я знаю, что прошло не так много времени. Я знаю, что мне предстоит пройти долгий путь. Но я хочу этого. Я хочу его. Я хочу лучшего будущего, чем то, которое я видела в Париже с Александром.
Возможно, с его помощью я смогу найти способ сохранить то, что мне было нужно из того, что произошло со мной там, и ценить это, и по-прежнему двигаться вперед без него. Может быть, я смогу научиться отделять хорошее от плохого, принять это и двигаться дальше. Ради себя, Лиама, и ради того, что у нас могло бы быть вместе.
Я чувствую себя легче, чем когда-либо, когда возвращаюсь в свою комнату, принимаю душ и надеваю сарафан в цветочек, который он купил для меня, оставляя волосы сушиться самостоятельно, пока я иду на кухню готовить завтрак. Я вижу, как светлеет лицо Лиама, когда он выходит, одетый по случаю дня в черные облегающие брюки и синюю рубашку на пуговицах с закатанными выше локтей рукавами. Я чувствую себя почти по-домашнему, когда он заходит на кухню и легонько целует меня в макушку, когда я пододвигаю к нему тарелку с бубликами и фруктами.
— Я мог бы к этому привыкнуть, — бормочет он. — Это лучшее утро, которое у меня было за долгое время.
— Я не собираюсь делать тебе минет каждое утро, — нахально говорю я ему, и он улыбается мне, хватая за талию и притягивая к себе.
— Ты была плохой девочкой этим утром, — говорит он низким и хрипловатым голосом, постукивая меня по переносице. — Я не могу устоять перед тобой, ты это знаешь.
— Ты собираешься наказать меня? — Я хлопаю ресницами, глядя на него, и он стонет, берет тарелку, обходит стойку с другой стороны и садится на один из барных стульев.
— Ты доведешь меня до смерти, малышка, — говорит он, указывая на меня и беря бублик. — Но я умру счастливым.
Я остаюсь по другую сторону прилавка, откусывая фрукт со своей тарелки. Он прищуривается, наблюдая за мной.
— Ты собираешься съесть все это, не так ли? — Лиам указывает на мой собственный бублик рядом с клубникой и бананом, которые я нарезала. — Ты обещала мне, что съешь.
— Я пытаюсь. — Я тыкаю пальцем в тесто. — Мне также было трудно есть в Париже несмотря на то, что еда была вкусной. Когда я была балериной… — Я колеблюсь, с трудом сглатывая. Мне до сих пор так трудно сказать "было", когда это было всем для меня в течение такого долгого времени.
— Я знаю, ты говорила, что с тем, что ты могла есть, было очень строго. — Лиам смотрит на мою тарелку. — Пока ты пытаешься. Я буду думать, что ты прекрасна, Ана, даже если ты сейчас не совсем такая. Ты для меня нечто большее.
Я чувствую, как краснеют мои щеки, когда я опускаю взгляд в свою тарелку. Я не хочу признавать, что беспокоилась бы об этом, хотел бы он меня по-прежнему или нет, если бы у меня не было тела той же танцовщицы. Сейчас я хрупкая, тоньше, чем была даже в бытность балерины, без прежнего мышечного тонуса, но я понятия не имею, как буду выглядеть через полгода или год. Но судя по тому, как он это говорит, я верю, что он будет любить меня и хотеть, несмотря ни на что. Это настолько отличается от всего, что у меня было раньше, что мне хочется разрыдаться, но я сдерживаюсь, заставляя себя продолжать говорить. Я не хочу продолжать плакать перед ним.
— Я хочу спросить доктора, что нужно делать, чтобы выздороветь. — Я беру бублик, заставляя себя откусить. — Я больше не могу бегать или танцевать, как раньше.
— Что бы там ни говорили, есть хороший тренажерный зал, в который я хожу, если ты этого хочешь. — Лиам откусывает еще один кусочек, накалывая его на кусочек клубники. —
