Любовь до востребования (СИ) - Зика Натаэль

Вертолёт сделал круг над стойбищем и улетел.

- Че стоишь? Идем! – дернул Илью за рукав старший бригады оленеводов. – Вещи кидай, надо стадо смотреть. Ты с оленями умеешь?

- Немного.

- Ничего, Решетник сказал, ты на три года здесь, сделаем из тебя человека!

Илья покосился на сияющее лицо чукчи и мысленно скривился: оно ему надо? Но отца он знал, тот ни на уговоры, ни на жалобы сына не реагировал даже тогда, когда Илька ещё щенком был. А сейчас тем более бессмысленно. Заслужил, чего уж, поэтому придётся отбыть сполна.

В ногу что-то ткнулось, Илья опустил взгляд – Саяна! Ах ты, как же с ней быть? Неужели – к чукотским собакам? Может быть, оленеводы пустят, хоть в холодную часть?

- Стадо большое, две тысячи голов, - рассказывал старший. – Шибко много, будем часть отгонять. Руки нужны, и ноги, хорошо, что Решетник тебя прислал. Только собака для чего? Пугливая, хоть и большая и шерсть редкая. Замёрзнет или наши лайки порвут. Совсем слабая. Лишняя, что ли?

- Не лишняя! – ощетинился Илья. – Очень ценная и дорогая.

- Вижу, что ценная, - ухмыльнулся оленевод и продолжил про оленей, - самых жирных бычков и старых важенок, кто зиму не перенесет, скоро забьём. Уже холодно, мясо можно в посёлок отправить. Ваши люди много мяса едят, очень правильные люди!

Волк шагал, рассеянно слушая – какое ему дело до стада? Машинально придержал полость, пропуская внутрь просторной палатки волчицу.

- Э-э! – заголосили чукчи. - Собаку в дом нельзя! Если хочешь, чтобы зиму пережила, не приучай к теплу, пусть, пока нет морозов, привыкает в снегу жить.

- Не обидят? – конечно, оборотницу какие-то лайки не испугают, но тут их десятка два, а она одна. Ну как набросятся все сразу? Отобьется, но ведь и ей достанется!

- Если хороший собака – разберётся. А плохую не жаль, - равнодушно ответил чукча. – Это на Большой Земле собак в дом пускают, кормят от пуза, работу не дают – плохие собаки, слабые. У нас дармоедов не бывает, мы лаек не портим!

- Ну, хоть будку какую-нибудь надо же! Снег идёт, холодно, - возмутился волк.

Какая-никакая, но жена же, должен позаботиться. Человеку не объяснишь, что это не просто собака, но бросить волчицу вот так, на улице, он не мог.

- Снег – это хорошо! Собака нора копает, тепло-тепло спит! – глубокомысленно изрёк старший. – Ладно, пусть неделю в тамбуре ночует, но днём её место на улице, с другими собаками. Через неделю, привыкла – не привыкла, не моя забота.

Илья сам отгородил угол, постелил старую оленью шкуру с почти вылезшей шерстью.

- Зря, - цокнул языком чукча, наблюдая за хлопотами новичка. – Только хуже делаешь. В норе лайке тепло, а здесь она будет мёрзнуть. Я предупредил, ты думай.

Саяна подошла, ткнулась головой в колени, замерла, дрожа всем телом. Волк сел на шкуру, притянул волчицу к себе, обнял и прижался лицом к холодному меху.

- Влипли же мы с тобой! – глухо пробормотал зверю в шею. – Отец раньше времени не освободит, даже пытаться не стоит. Как мы выдержим? Я с людьми, Север заперт, ты – с собаками, Алина запечатана. Мне очень зверя не хватает, а всего-то несколько часов прошло.

Волчица подняла голову и лизнула мужчину в подбородок, заскулила и прижалась ещё крепче.

- Я помогу, чем смогу, но со многим тебе придется самой справляться, - продолжал бормотать ей в шерсть Илья. – Алина говорила, что тебе редко приходилось бегать по лесу, ты не любишь сырое мясо и неустроенность. А я терпеть не могу работать вместе с людьми и бегать за оленями. Предпочитаю видеть оленину только в качестве обеда или ужина. Держись, Саяна, нам больше не на кого положиться, кроме друг друга.

- Эй, Илька, айда в дом!

И началась новая жизнь.

Подъем рано утром, завтрак и в стадо. Ночная смена сдаёт дежурство и идёт отдыхать. Олени на месте не стоят, подъедают ягель и переходят дальше. Маршрут заранее обговорён, сворачивать с него нельзя. Олени, конечно, животные стадные, но пугливые. Если из общей массы выбьется один или два, за ними тут же ломанутся остальные, а бегущую рогато-копытную перепуганную массу остановить непросто. Не остановишь – лови потом оленей по всей тундре, а если еще и с другим стадом перемешаются – головная больна несколько дней. Пока отсортируешь, пока выловишь…

Илья к вечеру ни ног, ни рук не чуял. Приползал и, наскоро покидав в себя ужин, падал, как в омут проваливался.

Саяне тоже доставалось. Как самую крупную, её сразу стали запрягать, привязывая сразу за передком нарты. Сюда ставили самых сильных собак, ведь им приходилось тяжелее других. Волчица выматывалась, чуть не до крови сточив в первые же дни когти, да и бич погонщика доставался ей чаще.

Остальные лайки тоже работали, в тундре не отлынивал никто. Собаки помогали со стадом, следя, чтобы ни одно животное не сбежало, перекрывали нежелательные направления, не пуская туда оленей. И охраняли от хищников. А еще собаки принимали участие в охоте.

Саяна из комфортной и сытой жизни сразу попала на её задворки. В клане отца, да и в северном клане, она жила припеваючи, её никто никогда не прессовал и не унижал, а чукотские лайки волчицу боялись и, одновременно, пытались выжить. Давать им отпор она поначалу не очень умела, поэтому быстро обзавелась некоторым количеством ран, к счастью, для жизни не опасных. Ночевать у стенки палатки на облезлой шкуре было холодно, волчица попробовала присоседиться к кому-нибудь из лаек, ведь вместе теплее! Но собаки вскакивали и убегали, не желая иметь с чужачкой ничего общего. При кормёжке лайки сплочённо бросались на мясо, оттирая более рослую волчицу. Не один раз она оставалась голодной, пока не научилась кусаться и прорываться к еде с боем. Но она была одна, а собак много. Лайки объединились против волчицы, чувствуя её неуверенность, и принялись третировать – прикусывать исподтишка, выгонять с лучшего места, воровать её еду. Саяна не справлялась, с каждым голодным днём, с каждым новым укусом теряя силы. Неизвестно, сколько бы ещё продолжалась тихая травля и чем она закончилась, но однажды Илья увидел, как три крупные лайки-заводилы бросились на его волчицу. С криком он схватил ближайшую слегу и от души отходил зарвавшихся собак, а раненую самку занёс в палатку, зло сверкая глазами, ожидая возмущения от оленеводов. Но чукчи промолчали, не выгнали, позволили несколько дней продержать волчицу в тепле и безопасности. Потом, правда, ей всё равно пришлось вернуться на улицу, но собаки урок запомнили, к новенькой больше не совались. Да и Саяна стала себя увереннее чувствовать, отлежавшись и подкрепившись. Потихоньку просыпалась память предков, проявлялись инстинкты, закалялся организм. И, вернувшись на улицу, она отказалась таскать нарту, недвусмысленно дав понять, что больше запрягать себя не позволит.

- Э, да она сбесилась, что ли? – неуверенно предположил старший, глядя на ощетинившуюся Саяну. – Надо стрелять.

- Я тебе выстрелю, - к счастью, в этот момент Илья оказался на стоянке. Страшно представить, что было бы, если бы чукчи застрелили волчицу! – Решетников разве не приказывал беречь эту собаку?

- Он сказал, что за собаку ты отвечаешь, а мы должны за тобой следить. Чтобы не помер раньше времени. Про собаку ничего не говорил. Но ты знаешь обычай – бешеную лайку надо пристрелить, пока она не перекусала других. Что без собак будем делать? Отойди.

Но Илья загородил собой рычащую Саяну и едва сам не зарычал.

- Я сказал – не смей трогать эту собаку! Она не ездовая и не бешеная! Со мной будет к оленям ходить. И только посмейте сделать ей что-то плохое!

- Ладно, если хочешь возиться – кто против? Но за всё, что эта собака натворит, отвечаешь ты сам.

И каждый день, разделив в Саяной свой завтрак, Илья забирал волчицу в тундру. Первое время толку от неё было немного, но постепенно она поняла, что нужно делать, побеги оленей почти прекратились, работать стало легче, и мужчина к вечеру уже не выматывался так, что не было сил даже моргать.