Наталья Миронова - Глаза Клеопатры
— Хорошо, — сухо бросила судья, — заседание переносится. Прошу секретаря послать повестки лейтенанту Сивакову и сержанту Гарифуллину.
Нину увезли в изолятор. В ту же ночь Сова сделала попытку убить ее. Нина в камере спала плохо, а в эту ночь, перевозбужденная своей промежуточной победой, и вовсе не сомкнула глаз. Но лежала она тихо, обдумывая, что скажет на следующем судебном заседании. Нина услышала, как кто-то встает, и, приоткрыв глаза, увидела, что это Сова: в камере всю ночь горел ночник. Поначалу она подумала, что Сове приспичило в туалет, но та не пошла за ширму в углу, где находились «удобства», а постояла, огляделась по сторонам, прислушиваясь, и прямиком направилась к Нине, лежавшей на нижних нарах. Следя за Совой из-под опущенных ресниц, Нина заметила что-то тускло блеснувшее в ее сжатом кулаке.
Позже она так и не смогла внятно рассказать, как это у нее получилось. Она и сама толком не поняла. Она дала Сове подойти, не вскочила, не закричала, ничем себя не выдала. Когда Сова оказалась в самом выгодном для нее полусогнутом положении, Нина стремительно подтянула ноги к животу и выбросила их вперед. Удар пришелся прямо в солнечное сплетение. Сова отлетела к стенке и грохнулась об нее спиной. Только услышав глухой стук, Нина закричала и перебудила всех.
Баба Валя сориентировалась мгновенно и, подскочив к Сове, ногой отшвырнула подальше алюминиевую ложку с остро заточенной ручкой.
— Ах ты ж сука, — проговорила она тихо. — Ах ты ж падла. Говори, где заточку взяла? — И вцепилась Сове в волосы. — Где?
Сова молчала, судорожно хватая ртом воздух.
— Говори, сука. — Баба Валя схватила Сову за руку и резко выгнула пальцы назад.
Сова взвыла от боли.
— Не надо! — Нина подбежала к ним. — Вы ж ей пальцы сломаете!
— Пожалела? — хрипло выдохнула баба Валя. — Себя пожалей! А с этой я разберусь. Я тут старшая, и мне жмуры в хате не нужны. И заточка не нужна. Говори, где взяла? — повернулась она к Сове.
— Кум дал, — все еще задыхаясь, корчась от боли, пропыхтела Сова. — Пусти, больно, мать твою.
— Мою мать не трожь, — грозно предупредила баба Валя, но хватку слегка ослабила. — Кум, говоришь? А что посулил? На что ты повелась-то, дура?
— Скидку обещал к сроку.
— Развел он тебя, дуру лохастую, а ты уши-то и развесила. Ишь чего удумала — человека покоцать! Хотя тебе не впервой… Жмуром больше, жмуром меньше… Все, хватит с меня! Забирай шмотье и выметайся!
— Куда ж я пойду? — заскулила Сова.
— А мне до фени. Хоть в больничку. А ну стучи! — приказала баба Валя Маньке.
Манька замолотила в дверь. Подошла надзирательница.
— Чего надо?
— Тут у нас одна животом мается. «Схватило, — говорит, — не могу, умираю!»
— До утра потерпит… — начала было надзирательница, но тут вмешалась баба Валя.
— А ну открывай! — скомандовала она. — Она тут зажмурится, а нам что, до утра ждать?
Надзирательница открыла. Сова так и не смогла оправиться от Нининого удара. Согнувшись в три погибели, охая на каждом шагу, она собрала свои вещи и потащилась к двери.
— А это что такое? — Надзирательница наклонилась и осторожно, двумя пальцами, за кончик острия подняла с полу заточку.
— Это? — с невинным видом переспросила баба Валя. — Это кум обронил. Ему и неси.
Надзирательница обвела подозрительным взглядом обитательниц камеры. Все молчали.
— Пальчики проверь, — сладеньким голоском посоветовала баба Валя.
— Давай шуковней! — прикрикнула надзирательница на стонущую и кренящуюся набок Сову.
— Всем спать! — распорядилась баба Валя, когда дверь за ними закрылась, после чего поманила к себе Нину: — Да, девка, в рубашке ты родилась. Как же ты ее упредила?
— Сама не знаю. — Сидя рядом с бабой Валей на узких нарах, Нина только теперь заметила, что вся дрожит, и обхватила себя руками за плечи. — Я не спала. Никак не могла заснуть. Я слышала, как она встала. А потом увидела… Господи, я так страшно ее ударила! Не рассчитала…
— У-у-у, дура! Она б тебя ударила пострашней. И хватит ее жалеть! — рассердилась баба Валя. — Ты вот что… смотри в оба. На этот раз, считай, обошлось, но ты не расслабляйся. Могут и похуже придумать. Тебе когда в суд?
— Послезавтра.
— Ну, моли Бога, чтоб до суда доехать. Зря я тебя пугать не хочу, но…
— Если бы меня хотели убить, убили бы сразу, — возразила Нина.
— Ну, не скажи… Может, им на зоне тебя убрать сподручнее.
— А как же Сова? — спросила Нина.
— А что Сова? Видать, у кого-то нервы сдали, вот и напрягли Сову. Ну-ка давай еще раз, что в суде-то было?
Нина пересказала все еще раз, стараясь не упустить ни малейшей подробности.
— Соломахин всем заправляет, — добавила она. — Я видела, как он судьям сигналит.
— Да это ясный хрен, — задумчиво протянула баба Валя. — Ладно, хватит, пора спать!
Уснуть Нине так и не удалось. До самого утра ей мерещилось, как Сова склоняется над ней, как она бьет, и босые ступни уходят в тощее тело до самого позвоночника, как с глухим стуком Сова шмякается спиной о стенку. Этот жуткий звук, ощущение позвоночника, которого она коснулась подошвами, преследовали ее неотвязно.
В ночь накануне нового судебного заседания они с бабой Валей не спали, шептались. Вот тогда-то Нина и услышала ее историю. Вот тогда-то и узнала нечто крайне для себе важное, хотя эти сведения никак не могли ей помочь. Утром ее отвезли в суд. Первым вызвали лейтенанта Сивакова. Его привели к присяге, и Нина обратилась к нему:
— У меня к вам вопрос.
— Чего? — возмутился лейтенант. — Я этой профурсетке отвечать буду?
— Не забывайтесь! — Судья стукнула молоточком. — Вы в суде, а не на базаре. Да, будете отвечать.
— Благодарю вас, ваша честь. — Нина чуть заметно наклонила голову. — Скажите, когда вы пришли арестовывать меня двенадцатого апреля, откуда вы знали, что у меня героин?
— Сигнал поступил, — буркнул лейтенант.
— Что за сигнал? От кого? — продолжала Нина.
Теперь судья поспешила на помощь лейтенанту Сивакову:
— Сотрудник милиции не обязан раскрывать свои источники.
— Благодарю вас, ваша честь, — снова поклонилась Нина с самой любезной улыбкой, — я перефразирую вопрос. Сигнал был анонимный? Ну же, смелее, лейтенант! Я не прошу вас раскрывать источники. Просто скажите: да или нет?
— Да, — столь же неохотно ответил лейтенант.
— И вам сообщили, что у меня в сумке лежит стограммовая упаковка героина?
— Я точно не помню. Это когда было-то?
— Двенадцатого апреля, в День космонавтики. Вы пришли ко мне на работу и попросили показать содержимое сумки. Так?
