Ненастоящая семья - Мария Манич
— Я тоже счастлива. И тоже влюблена! — спешу вставить в его пламенную речь и своё признание. Не такое романтичное и красивое, как его, но от всего сердца. Искреннее.
— Вот и отличненько. Может, теперь поспим? — Уткнувшись в своё плечо, Рома старается спрятать зевок.
— Может, ты поцелуешь меня, Дроздов? — спрашиваю сипло. — Мы давно не тренировались, а завтра нужно это сделать перед целой толпой зрителей.
— Нас номинируют на Оскар, Канарейкина, — шепчет в ответ Рома и смотрит не отрываясь.
Медленно приближается к моим губам и зависает буквально в миллиметрах от них. Опять дразня. Настоящая пытка! Его дыхание щекочет чувствительную кожу, заставляя пальчики ног поджиматься. Впиваюсь ногтями в плечи Дроздова, пытаясь притянуть его немного ближе.
— Вау.
— Чего вау?
— Ты выпрашиваешь у меня поцелуи, Лена. Буквально требуешь. А как же до свадьбы «ни-ни»?
— Просто заткнись и целуй!
Тихо смеясь, Рома выполняет мою требовательную и нетерпеливую просьбу. Целует.
Настойчивые губы прижимаются к моим, а язык Дроздова без прелюдии скользит в рот, снова и снова сталкиваясь с моим.
И становится совсем не важно, как пройдет завтрашний день. Совсем не важно, придется ли мне улететь через сутки или всё-таки получится остаться. Именно сейчас, распластанная и прижатая к дивану, целуясь до нехватки кислорода и белых мушек в глазах с Ромой Дроздовым, я чувствую себя самой счастливой. Самой влюблённой и любимой. Самой живой.
Прищурившись, пытаюсь приподняться на локте. Комната-студия залита ярким солнечным светом и сейчас одинаково может быть и пять часов утра, летом светлее рано, и двенадцать часов дня. А это бы значило, что мы проспали регистрацию нашего уже маловероятно, что фиктивного брака.
Оглядываюсь.
Где-то в квартире трезвонят телефоны. И я без понятия, где они. Мы с Дроздовым сплетенные в одно целое на узком неразобранном диване и еле шевелимся.
— Ром, нас, наверное, ищут.
— Без нас не начнут. Иди ко мне.
Рома, не открывая глаз дергает меня назад, укладывая мою голову себе на голую грудью. Ночью мы лениво и вкусно целовались до стертых и припухших губ. Исследовали руками тела друг друга, наплевав на все блоки и запреты, которые сами себе понаставили.
Я влюблена, счастливо и мне хорошо. Несмотря на то, что тело ватное и плохо слушается. Волосы на голове свалялись в колтун, а губы горят и пощипывает. Не удивлюсь если на моей шее есть несколько бордовых засосов.
— Свадьба, — решаю напомнить, пока Рома приподнимает мои бедра так, чтобы я забралась на него сверху. И теперь я лежу на нем, устроив подбородок на ладонях, вглядываясь в сонное и такое родное лицо.
— Поцелуй меня и встаем.
— Я еще не почистила зубы!
— Мне плевать, хочу тебя всю. Настоящую.
Пытаюсь прикрыть рот ладонью, и вывернуться из загребущих рук Дроздова. Он с легкостью подтягивает меня выше к себе, задевая пальцами ребра. Вызывает у меня щекотку неконтролируемый смех, при этом сам лениво улыбаясь. Смотрит из-под опущенных пушистых ресниц и столько в его взгляде неприкрытой нежности, столько еще несказанных слов, не озвученных чувств. Но мне хватает и взгляда.
Я на миг теряюсь, забывая, как выгляжу. Только что проснувшейся, помятой после бессонной ночи и мечтающей о душе. Все отходит на второй план. Есть только Дроздов, его руки, его губы, он весь! И кажется, что он весь душой и телом мой.
Прижимаюсь к его губам своими, в весьма целомудренном поцелуе. Ромины веки падают и от блаженно закрывает глаза, отдаваясь моменту, как он любит, и явно надеясь на что-то больше, чем просто касание губ.
Пока он мечтателен и дезориентирован, выскальзываю из его рук и стуча босыми пятками убегаю в сторону ванной. Перед тем как закрыться, хватаю со стола трезвонящий телефон и хихикая хлопаю дверью.
— Это против, Канарейкина! — звучит с той стороны разочарованный приглушенный стон. — Открывай. Мы не закончили.
— Нет-нет.
— Считаю до трех и вхожу.
Для верности прокручиваю замочек на ручке. Но он предатель, не особо то защищает меня от возбужденного и пышущего тестостероном мужика. Потому что его с легкостью можно открыть с другой стороны, воспользовавшись, например ножиком или ножницами.
— Нам нельзя вместе в душ, Ромочка. Посмотри на часы!
— Мы по-быстрому. Много времени не отниму.
— Совсем быстро?
— Если буду думать о дохлых крысах, может быть, продержусь минут десять, — шутит Дроздов.
Я улыбаюсь, покрываясь мурашками, всерьез раздумывая запустить его к себе. Потому что ночью мы не закончили начатое, вырубились. И я уже представляю наш первый секс, как что-то фантастичное. По меньшей мере я обязана увидеть небо в алмазах раза три, на меньшее не согласна.
— О. Костенко пишет, они к нам уже едут. Тогда я пошел поставлю кофе в турке. Не засиживайся там.
Мы общаемся через дверь, посмеиваясь и подтрунивая друг над другом. Я включаю душ и чищу зубы пальцем с зубной пастой. Смотрю на себя в зеркало и не узнаю.
Свечусь, словно новогодняя елка. Глаза горят, улыбка не слезает с губ, сердце стучит часто-часто, а в животе то и дело замирает от восторга.
Я влюблена в Рому, и он «давно и безумно в меня влюблен» …
Ну что за песня?
Раздеваюсь, отвечая на вопросы Дроздова, что хочу на завтрак и сколько кубиков сахара хочу в кофе.
Тело Ромы желало доброго утро очень красноречиво и без всяких намеков, упираясь в бедро характерной твердостью, еще несколько минут назад. Мое тело тоже было радо ему и еще не остыло после ночи признаний, медленных поцелуев и бесконечно мучительных ласк без логического завершения.
Можно скинуть с себя остатки одежды, открыть дверь, поманить Дроздова пальчиком и…
А потом застываю, с футболкой в руке, вылетая из собственных похотливых мыслей, как пробка из шампанского, когда телефон начинает опять
