Нулевой километр (СИ) - Стасина Евгения

– Юль, они всего лишь дети. Уверен, им плевать, есть ли здесь мебель и одеяла. Им и на природе неплохо…

– Надеюсь, – киваю и разворачиваюсь к Бирюкову, до ломоты в пальцах мечтая обвить руками его талию. Впрочем, я ведь имею право? Пока… И эта чертова обреченность лишь подстегивает сделать шаг навстречу к водителю.

– Можем разбить палатку, – предлагает, зарываясь носом в мои волосы, а я не сдерживаю улыбки, опуская ладони в задние карманы мужских джинсов. Глупый, у нас ее нет.

– Или спать под открытым?– и просто целоваться, пока я не выбьюсь из сил и не перестану бояться набега рецидивистов на наш пионерлагерь. Тяну носом его аромат и слабо прикусываю солоноватую от зноя кожа на его шее. Когда все это закончиться, как я буду жить? – Согласен отгонять от меня комаров?

– Для меня это слишком, – произносит тихо, и прежде чем на пороге появляется Айгуль, бегло касается моих губ.

– Развлекайтесь.

Конечно. Еще бы придумать как…

– А мы на озеро пойдем? – подает голос главная скромница нашего семейства и уже идет красными пятнами, словно стыдится лишний раз доставлять мне неудобства. Трет носком слипона доску под своими ногами и застенчиво тупит карий взгляд в исцарапанный пол. Интересно, за все это время мы говорили хотя бы дважды? Не о ее предпочтениях в еде и вкусах облезлого Мурзика, а о том, как ей, вообще, живется?

– Конечно, – поднимаю мяч и протягиваю свободную ладошку младшей сестре, терпеливо ожидая ответного жеста. – Пока мужчины займутся мясом.

– И Артур с Богданом?

– У них отвод, – улыбаюсь, с трудом представляя, чем они смогут помочь Бирюкову, и ласково глажу пальцем девичье запястье. – Так что пошли-ка, найдем их. И Ленку, если, конечно, простуда окончательно не свалила ее с ног.

Глава 38

Наверное, я слишком драматизирую. Не все мои детские воспоминания отдают налетом печали… К примеру, когда мне исполнилось четырнадцать, на вечно впахивающую в поте лица Лиду что-то нашло. Уж не знаю что это: метеоритные бури, солнечный удар или желание предстать перед своим восточным женихом в лучшем свете, но в то лето мне устроили настоящий праздник. На этом самом озере, вода в котором, как парное молоко… Накрыли стол старой душевой шторкой, раздобытой в коробках с хламом, наполнили салатники свежими фруктами, специально для меня приобрели торт в местной булочной и для пущего эффекта привязали к моему стулу пять воздушных шаров.

Не сказать, что свой идеальный праздник я представляла именно так, ведь три азербайджанца и покусанная комарами зареванная Ленка совсем не вписывались в эту картину, но не порадоваться не могла – рыночные торговцы оказались довольно щедрыми гостями и несколько мятых купюр грели мою душу сквозь тонкую ткань праздничной блузки. Я сияла.

Сейчас же мне кажется, что счастье мое было неполным, и если когда-то я и буду вспоминать об этом берегу, поросшем травой и сгнившими у корней кустарниками, то вовсе не из-за Киевского торта и парочки соток, которые вечером забрала мать, уверяя, что отдаст с ближайшей зарплаты. А из-за семьи, которая сейчас кажется мне вполне нормальной.

– Я здесь еще не была, – этим местом невозможно не восхищаться, поэтому и не удивляюсь, замечая восторженный блеск детских глаз. Хлопаю рукой по старенькому покрывалу и поправляю хвостики на голове усевшейся рядом Айгуль. Она же любуется водной гладью и не решается поднять головы, явно чувствуя себя некомфортно от моих прикосновений.

– Была, просто не помнишь. Я качала тебя на тех качелях, – указываю в сторону деревьев и только сейчас осознаю, что тоскую по тем временам, когда могла обнимать девчонку без страха, что она отпрянет и покрутит пальцем у виска. Впрочем, в ее случае это невозможно – скорее испугается до смерти и убежит, так и не решившись ответить взаимностью.

– А там, – тычу пальцем в поросшую осокой тропинку, – мы собирали цветы. Я плела тебе венки.

Из одуванчиков, а трехлетняя улыбчивая девчушка с важным видом разгуливала по небольшой полянке, воображая себя принцессой. Где теперь это все? И если хоть что-то осталось, как это из нее достать? Улыбку, беззаботность, смелость, в конце концов?

– Правда? Я не помню. Мне Ярик про озеро рассказал. Сказал, что разрешит искупаться, если я помою за него посуду.

Вот ушлый! А я еще гадала, почему жир на тарелках остался!

– И про качели говорил. Их его папа делал.

Точно. Единственное, что у него получилось довольно неплохо – отыскал доску и два длинных куска прочной веревки, вот и все волшебство. Впрочем, из нашей жизни он испарился довольно-таки виртуозно… Это можно считать талантом?

– Ты его помнишь?

– Кого? – взираю на разговорившуюся малышку, что крутит в руках травинку, и после небольшой заминки киваю. – Папу Ярика? Помню. Такой же рыжий и вредный.

– А мой? – интересуется почти шепотом и смотрит на меня во все глаза.

Что сказать? Что козел он, как и все, кто когда-то мелькнул в нашей жизни? И забыть его вряд ли удастся, ведь по его милости, мы целый год ели одни макароны, раздавая чужие долги? Бросьте, ей и так живется несладко: мать – кукушка, пусть и оставившая птенцов в своем гнезде, старший брат эксплуататор, Ленка разве что алфавиту научит, а я завтра просто исчезну, как уже сделала это однажды. Пусть хоть что-то хорошее греет детскую душу, а осознание, что тосковать по нему не стоит само придет. С возрастом, и уж точно без моего участия.

– Красивый, – выдаю и стараюсь улыбнуться, как можно натуральней. – Всегда угощал меня яблоками, а Ленке таскал сладкие сливы. Она их страсть как любила. Вы, кстати, с Артуром на него очень похожи. Глазами, и уши у вас точно его, – торчком, но их образ — это вовсе не портит. – А когда ты родилась, он во двор приволок несколько ящиков винограда – детям раздавал, чтобы они вместе с ним порадовались.

Может быть, поэтому бизнес дал трещину? Ведь в ход шли не только ягоды, но и яблочная настойка, которой он приторговывал из-под полы? К черту, какая теперь разница? Я ведь не для этого их сюда привела, чтобы рассуждать, почему ни одному из нас не повезло с отцом! Для отдыха. И если родителей их досуг не заботит, значит, придется мне прогонять грусть со смуглых детских лиц. Развлекать, как советовал Бирюков, и хоть немного отвлечь от ежедневной рутины.

– Хочешь, мы и сейчас венок сплетем? – загораюсь восторгом от этой мысли и, не дожидаясь ответа, первой поднимаюсь на ноги. – Все вместе. Лен! Бросай свои книги, пошли ромашки рвать!

– Не хочу…

– Хочешь, – командую я и уже подхватываю Богдана, уверенно направляясь к знакомой поляне. – А если нет, то иди салат режь. Нечего штаны протирать.

– Смотрите, – спустя пять минут, переплетаю сочащиеся соком стебли между собой и не забываю благодарить Артура, что едва ли не под нос пихает мне очередной цветок. – Главное, потуже плетите, а то разваляться.

– Велика наука. Только время зря теряем!

– Это называет отдых, Лен. Не пробовала практиковать? А то с такими темпами, стекла в твоих очках станут в два раза толще.

– Не станут, – привычным жестом подтягивает на переносицу модные окуляры, но все же принимается за дело, периодически поглядывая на брошенную рядом книгу. – На них же букашки сидят! Только головы перепачкаем!

– Не говори ерунды. Это красиво, – особенно на фоне темных локонов нашей восточной принцессы. Растягиваю губы в улыбке, всего лишь мгновение любуясь своим шедевром, и принимаюсь за следующий. На этот раз из одуванчиков, как в детстве.

Может быть, вот она идиллия? Беззаботная болтовня, совместное дело, пусть и совсем бесполезное, зато заставляющее нас хоть на пару минут усесться рядом. В кружок, чтобы в любой момент можно было полюбоваться милой ботаничкой, забывающей хмурить лоб, мальчишкой, что впервые на моей памяти не бегает взад-вперед, а сосредоточенно подражает моим действиям? Или Богданом, что до сих пор не понимает, в какой семье его угораздило родиться, оттого и лыбится во все шестнадцать зубов?