Вера Ветковская - Любовь под облаками
Взяв в руки пачку газет, вошла в салон, взгляд снова ухватил наставленное прямо ей в грудь оружие.
— Командир передал земле ваши требования. Мы ждем ответа. Могу я разнести пассажирам газеты?
— Еще раз предупреждаю, не делай резких движений.
Проходя мимо Вацлава, Галя положила на его колени газету и пошла дальше... Валера сзади толкал тележку со стаканами минералки... Через несколько минут Стратонов сказал Гале:
— Передай, что в Ивано-Франковске сесть не сможем по метеоусловиям, предлагаем Львов.
Галя вернулась со словами:
— Тот, что ведет со мной переговоры, знает сводку погоды, требует Ивано-Франковск — у них там свои люди в аэропорту, которые, если что, зафиксируют появление группы захвата и сумеют дать им знать об этом.
— Хорошо, — сказал Стратонов, — сядем в Ивано-Франковске, группа захвата сейчас вылетит из Москвы... Только этого передавать не надо, — успокаивающе подмигнул он Гале. — Ты что-то бледна.
— Забыла нарумяниться.
Она вернулась в салон. Выслушав ее, «араб» сказал:
— Позови-ка ко мне свою подругу, которая там, на кухне.
— Зачем?
— Делай что тебе говорят, твоя подруга будет сидеть в этом кресле, рядом со мной, а ты с мужиком обслуживай пассажиров. Имей в виду, я не один.
Усаживая Веру, которая с первых слов Гали поняла суть происходящего, рядом с этим типом, Галя подняла глаза на Вацлава и встретила его напряженный, серьезный взгляд. Он чуть заметно прикрыл веки, давая ей понять, что прочитал записку.
Это могло быть спасением.
Теперь многое зависело от того, как поведет себя Вацлав. Нет ли еще одного террориста за его спиной или где-то по соседству с ним?
— На борту самолета террористы, — сказала она в кухонном отсеке Валере. — Один из них посадил Веру с собой.
— Зачем? — вырвалось у Валеры.
— Он держит ее на мушке, приставил дуло пистолета к боку. Валера, он предупредил, чтобы мы не делали резких движений. Иди накорми пассажиров, я — к экипажу.
— Передай, Галя, Москва даст им то, что они требуют. — Такими словами встретил ее Глеб. — Мы можем справиться с ситуацией своими силами, как по-твоему?
— Один из них держит Веру на мушке, — ответила Галя. — Этот на все способен, Глеб. Пусть никто из экипажа не трогается со своего места. Они могут непредсказуемо отреагировать на это... Ко мне и Валере они уже привыкли...
Она не стала делиться с Глебом своей надеждой на Вацлава.
Это была слишком слабая надежда.
За месяцы общения она разное передумала о нем, но и представить не могла, чтобы он действительно оказался способным на такое. Может, она все-таки плохо его знала? Наверное, плохо. Наверное. И все же — нет, он не может быть убийцей! Его опутали, загипнотизировали, убедили в том, что это игра такая, поманили возможностью личного риска. Своей жизнью Вацлав сколько угодно готов рисковать, об этом она догадывается, — но чужими жизнями... Жизнями мужчин, женщин, детей, ее, наконец, жизнью и жизнью их будущего ребенка...
В глазах у нее стояло как знак спасения это его едва уловимое движение ресницами. Дал он ей только понять, что прочитал записку и принял ее к сведению?..
В глубине ее души все больше разгоралась надежда, что Вацлав что-то предпримет, чтобы спасти их всех.
Галя пыталась размышлять трезво.
Она не знает, какого типа у них взрывное устройство и в чьих оно руках: в «дипломате» у того, что держит Веру на мушке, у Вацлава или у кого-то третьего? Если бы у Вацлава! Неужели он был так уверен, что их затея выгорит, что пассажиры не пострадают и они, террористы, получив деньги, заставят экипаж вести самолет в Стокгольм или Анкару... Так, кажется, шутил Вацлав. Она тогда думала, что это шутка. Так вот каким образом он мечтал оказаться на вилле... Все эти мысли проносились в ее мозгу со скоростью, за которой не мог угнаться жест, — пока Галя все это думала, она дошла с бутербродами до половины салона. Валера был во втором салоне, и, промелькнуло в голове у Гали, он там находится уже достаточно долго... Не дай бог Валера что-то захочет предпринять... Размышляя об этом, она внимательно всматривалась в лица пассажиров, включила все свое внимание, всю интуицию. Спокойные, обычные лица людей, озабоченных своими делами, — им и в голову не приходит, что в эти минуты все они, может быть, на волосок от смерти...
Между первым и вторым салонами она столкнулась с Валерой.
— Там все спокойно? — спросила Галя.
Валера не ответил, и это не понравилось Гале; он протиснулся мимо нее и покатил свою тележку вперед по проходу.
Дальнейшее произошло в считанные секунды. Проходя мимо неподвижно сидящей в кресле Веры, Валера бросился на «араба». В ту же секунду Галя увидела метнувшегося вперед Вацлава, оттолкнувшего в сторону вскочившую на ноги Веру... «Дипломат» оказался в проходе. Галя подскочила к нему, схватила... Валера, отброшенный «арабом» к проходу, ударился головой о стену, но поднялся, пытаясь помочь Вацлаву, навалившемуся на «араба»... Раздался звук выстрела, Валера ударил «араба», пытавшегося высвободиться из рук Вацлава, в лицо, тот, оглушенный, сполз с кресла. Галя бросилась в кабину пилотов, позвать кого-то на помощь. Следом за ней из кабины вылетел штурман, вместе с Валерой они потащили потерявшего сознание «араба» к кухонному отсеку, на ходу крикнув:
— Кто-нибудь, поскорее, веревку, пояс, что-нибудь!
Пассажиры повскакивали со своих мест, началась паника...
И тут Галя увидела Вацлава, сжимающего рукой кровоточащую рану на груди, медленно, медленно оседающего на пол. Галя подскочила к нему, она упала вместе с ним, прижавшись ухом к месту, где была рана, но собственная кровь стучала ей в голову, и она не могла понять, бьется у Вацлава сердце или нет, а потом кто-то оторвал ее от него и сказал:
— Этот мертв.
Самолет шел на посадку...
Галя открыла глаза: в сознании ее всплыл знакомый цветной лоскут. Крупные белые ромашки по синему застиранному полю — халатик матери. Затем до нее донеслись голоса из репродуктора, работавшего на полную мощность, сквозь них тренькала ложечка в стакане. Мать стояла спиной к ней, заваривала чай, наверное... Галя силилась разлепить губы, позвать маму, но голоса не было. Она снова закрыла глаза и попыталась вспомнить... стронуть с памяти тяжелые завалы... Все как в детстве. Как после продолжительной болезни. Как будто ей лет десять-двенадцать, она выплывает из небытия после воспаления легких, над ней — встревоженное лицо матери. Беспамятство окутано запахом лекарств, малины, меда; голоса матери, сестры кружат по комнате... Но это не ее комната! Значит, она в больнице? Значит, дело зашло слишком далеко, ее на «скорой помощи» отправили в больницу, и время вычло Галю из своего потока — как надолго? Что произошло до этого? Она перекаталась на снежной горке? Упала с плота в осенний пруд? Переела мороженого? И тут звуки музыки один за другим стали выбирать ее память, брошенную на дно реки, как сети, и тянуть, тянуть на поверхность. Дни Галиной жизни стремительно всплывали, лопаясь в сознании зримыми картинами, пока мелодия не восстановила все прошедшее:
