Колин Гувер - Без надежды
Мое сердце начинает очень громко биться, и я ненавижу, когда оно так стучит. Мне не нравятся ни его оглушительные удары, ни холодок ужаса в животе. Я перевожу взгляд с лица папы на звезды, стараясь думать о том, какие они красивые. Если я все время буду думать о звездах и о небе, то сердце, может быть, не будет так колотиться, а живот перестанет болеть.
Я пытаюсь сосчитать звезды, но все время останавливаюсь на цифре пять. Не могу вспомнить следующую цифру, поэтому приходится начинать сначала. Приходится снова и снова считать звезды, по пять штук за раз, потому что мне не хочется, чтобы папа трогал меня. Я не хочу прикасаться к нему, чувствовать его запах или слышать его голос, и вынуждена считать, и считать, и считать, пока я не перестаю воспринимать его прикосновения, слышать голос и ощущать запах.
Когда наконец папа больше не заставляет меня благодарить его, он опускает мою ночную рубашку и шепчет: «Спокойной ночи, Принцесса». Я поворачиваюсь на бок, натягиваю одеяло на голову и, зажмурив глаза, стараюсь не заплакать, но плачу. Я плачу всегда, когда папа приносит подарок.
Терпеть не могу получать подарки.
Воскресенье, 28 октября 2012 года
19 часов 29 минут
Я поднимаюсь и смотрю на кровать, сдерживая дыхание, чтобы не дать изобличающим звукам вырваться из глотки.
Я не стану плакать.
Не стану.
Медленно опустившись на колени, я провожу пальцами по желтым звездам, разбросанным по темно-голубому полю стеганого одеяла. Я долго смотрю на них, и постепенно они начинают расплываться от слез, застилающих мой взор.
Я зажмуриваю глаза и зарываюсь головой в постель, судорожно хватаясь за одеяло. Мои плечи сотрясаются от безудержных рыданий, которые я тщетно пыталась подавить. Резко поднявшись на ноги, я с воплем срываю одеяло с постели и швыряю его через комнату.
Яростно сжимая кулаки, оглядываюсь по сторонам. Что бы еще такое бросить? Я хватаю подушки и кидаю их в зеркало, где отражается какая-то незнакомая мне девушка. Та, горестно рыдая, смотрит на меня. Я прихожу в бешенство. Мы устремляемся друг к другу с выставленными кулаками и врезаемся в зеркало, которое рассыпается по ковру тысячей сверкающих осколков.
Ухватившись за края комода и издав очередной вопль, я отодвигаю его в сторону, а затем рывком выдираю ящики и разбрасываю по комнате их содержимое. При этом я кружусь, швыряя и пиная все, что попадается на пути. Я хватаю голубые прозрачные шторы и настойчиво дергаю, пока карниз не обрывается и не падает на пол. Потом подхожу к сложенным в углу комнаты коробкам, беру верхнюю и, даже не взглянув, что внутри, изо всех сил швыряю в стену.
– Ненавижу тебя! – кричу я. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
И продолжаю швырять все, что попадается под руку, время от времени издавая вопли и ощущая на губах соленый вкус слез, струящихся по щекам.
Неожиданно сзади меня обхватывают руки Холдера и пригвождают к месту. Не отдавая себе в том отчета, я продолжаю по инерции дергаться, лягаться и вопить.
– Перестань, – шепчет он, не отпуская.
Я слышу его, но делаю вид, что нет. Или мне просто наплевать. Я пытаюсь вырваться, но он лишь сильней сжимает.
– Не трогай меня! – истошно ору я, царапаясь.
И вновь никакой реакции.
«Не трогай меня. Прошу тебя, пожалуйста, ну пожалуйста».
В голове раздается тоненький голосок, и я сразу обмякаю в руках Холдера. Слезы все не утихают, отнимая у меня все силы, и я слабею. Я превращаюсь в сосуд для слез, которые никак не перестанут литься.
Да, я слабая, и я позволила ему одержать верх.
Холдер отпускает меня и поворачивает к себе. Я не могу даже посмотреть на него. В изнеможении припадаю к его груди и, не переставая рыдать, прижимаюсь щекой к его сердцу. Он кладет ладонь мне на затылок и склоняется к моему уху.
– Скай, – произносит он твердым бесстрастным голосом. – Надо уходить. Сейчас же.
Я не в силах пошевелиться. Меня до того трясет, что ноги вот-вот откажут. Холдер, словно догадавшись, подхватывает меня на руки и выносит из спальни. Он несет меня через улицу и усаживает в машину. Потом берет мою руку и рассматривает, после чего достает с заднего сиденья свой пиджак.
– Возьми, вытри кровь. Я вернусь в дом и немного приберусь.
Дверь машины захлопывается, и он бежит через улицу. Я опускаю взгляд на руку, с удивлением замечая, что порезалась. Я даже ничего не почувствовала. Заворачиваю руку в рукав пиджака, подтягиваю колени и обнимаю их, не переставая плакать.
Когда Холдер возвращается, я не смотрю на него. Все мое тело сотрясается от рыданий, которые никак не унять. Он заводит машину и отъезжает. И всю дорогу до гостиницы, не говоря ни слова, гладит меня по волосам.
Он помогает мне выйти из машины и ведет в номер, ни разу не справившись о самочувствии. Он знает, что хуже некуда и спрашивать бессмысленно. Когда за нами закрывается дверь, он доводит меня до кровати, и я сажусь. Он укладывает меня, снимает туфли. Потом идет в ванную, приносит влажную салфетку и вытирает мою руку. Он смотрит, нет ли там осколков стекла, потом осторожно подносит к губам и целует.
– Немного поцарапала, – говорит он. – Ничего страшного.
Холдер поправляет мне подушку и, скинув ботинки, ложится рядом. Укрыв нас одеялом, он прижимает меня к себе и кладет мою голову к себе на грудь. Обнимая, он даже не спрашивает, почему я плачу. В точности так, как поступал в детстве.
Я стараюсь прогнать из головы картины происходившего по ночам в моей комнате, но видения не уходят. Как отец может делать такое со своей маленькой дочкой? Подобное совершенно не укладывается в голове. Я твержу себе, что этого не было и я все придумала, но каждая частичка моего существа знает, что все-таки было. Каждая клеточка, которая знает, почему я с радостью села в машину Карен. Которая помнит все вечера, когда я валялась с парнями, не чувствуя ничего и глядя на звезды. Которая испытала настоящую панику, когда мы с Холдером чуть не занялись сексом. Об этом известно всему моему существу, и я отдала бы все, лишь бы забыть. Я не хочу помнить прикосновения отца и звуки, которые он издавал, но с каждым мгновением воспоминания становятся все ярче, и мне никак не перестать плакать.
Холдер целует меня в висок, обещая, что все будет хорошо, не надо расстраиваться. Но он понятия не имеет, как много всего я помню и как это действует на мою душу, мой разум и веру в людей.
Сознавать, что со мной поступал так единственный взрослый в моей жизни. Неудивительно, что память была заблокирована. У меня сохранились воспоминания о дне, когда меня забрала Карен, и теперь я понимаю почему. То, что она выдернула меня из моей жизни, не показалось бедой. Наоборот, маленькая девочка, напуганная жизнью, решила, что Карен ее спасает.
