Наталья Калинина - Распахни врата полуночи
А я почему-то рассказала Раулю историю Арины и Савелия, упомянув о Дусиной роли свахи в ней.
— Вот видишь! — воскликнул Рауль, почесывая млеющую Дусю за ушком. — Молодец твоя подруга! Я, кстати, согласен с тем, что кошкам нужно верить. Они обладают особой интуицией.
Я с улыбкой следила за этой нашедшей друг друга «парочкой» — Раулем и Дусей.
— Какие доказательства тебе еще нужны? — вдруг серьезно спросил парень, поймав и правильно истолковав мой взгляд.
Что я могла ему сказать? Его приезд уже стал доказательством. Не знаю, как он меня нашел, видимо, все же это было не так просто, потому что задержался почти на три месяца. И все же приехал. Без предупреждения, рискнув.
Мне не нужно говорить ему что-либо, просто хотелось подойти, обнять, поцеловать. Но вместо этого я продолжала топтаться на месте, опираясь одной рукой о край письменного стола. Балерина у станка, и только!
— Я тогда почти поверила тебе, Рауль, — все же сказала я. — Мне не нужно было, чтобы ты привозил Ракель, достаточно, если бы ты приехал сам. Я даже высматривала тебя в аэропорту, чуть не опоздала на регистрацию… Почему ты не приехал?
Пусть он скажет правду! Без красивых слов, так, как есть. Скажет, что не собирался приезжать потому, что я была ему неинтересна? Приму. Остался с Ракель — утешать ее? Что же, и это пойму. Только пусть больше не будет лжи!
А он не стал ничего говорить, мягко спустил Дусю на пол и вдруг подтянул одну штанину джинсов, обнажая ногу до колена.
— Что это, Рауль? — ужаснулась я, увидев, что его голень изуродована свежими багровыми рубцами, какие бы остались после затянувшихся рваных ран.
— Доказательство, — усмехнулся он, глядя мне прямо в глаза. — Вдруг ты мне опять не поверишь?
— Но… — растерянно вымолвила я, переводя взгляд с его ноги на лицо и обратно. — Откуда это? Что случилось?
— Ты меня спросила, почему я не приехал? — вернулся он к моему прежнему вопросу, как ни в чем не бывало одергивая штанину и разглаживая ее ладонями. — Я выскочил от тебя злой как черт — на Ракель, на себя за то, что не смог подобрать нужные слова, на твое неверие. У меня не было времени, чтобы найти другие доказательства того, что меня оговорили. Единственное, что я придумал тогда, — это привезти Ракель и заставить ее повторить свои слова, но только глядя мне в глаза. К счастью, Ракель проживает в Санроке, так что никуда далеко ехать не надо было. К несчастью — ее не оказалось дома. И на мои звонки она не отвечала. Тогда я помчался в тот бар, в котором проходил музыкальный фестиваль, в надежде, что найду там кого-нибудь из хорошо меня знающих людей, чтобы хоть кто-то мог подтвердить, что я не такой, каким меня выставила перед тобой Ракель. Но, как назло, бар оказался почти пустым, если не считать незнакомого пожилого сеньора, мирно почитывающего газету за чашкой кофе, и собственно бармена. Бармен меня знает, но оставить рабочее место он тоже не мог.
Это я уже потом, вспоминая не раз тот день вплоть до мелочей, ругал себя за то, что уехал. Не нужно было тратить время на бесполезные поиски свидетелей, метаться из одного конца поселка в другой. Надо было остаться и подобрать другие слова, способные убедить, попытаться уговорить тебя не уезжать, обнять, не отпускать. Но тогда в горячке мне казалось, что единственное, чему бы ты смогла поверить, — это признаниям самой Ракель.
Когда я вновь подъехал к твоему дому, тебя уже не было. Тогда я опять сел на мотоцикл и помчался уже в аэропорт. Я еще не знал, что и как тебе скажу, но чувствовал, что поступаю правильно. Многие верные решения я принимал во время поездок. Может, ветер успокаивает мешающие адекватно оценить обстановку эмоции, может, адреналин от быстрой езды подпитывает мозг, может, уверенность, с какой я чувствую себя за рулем, гасит сомнения. Вот и во время той поездки я почувствовал, что смогу убедить тебя не только поверить мне, но и упросить остаться.
Он замолчал. Склонив голову набок, с улыбкой рассматривал меня. Свет из окна падал на его лицо, и глаза опять казались светлыми и прозрачными, но не холодными, как северные озера, а теплыми из-за играющих в них солнечных зайчиков. Я ждала, что Рауль продолжит, но он с улыбкой продолжал рассматривать меня, будто ожидая ответа.
— Если бы ты тогда приехал, мне уже никакие бы слова не понадобились, — тихо призналась я. — И если бы попросил остаться, я бы не улетела.
— Я бы так и сделал, — просто ответил он. — Но когда я уже подъезжал к аэропорту, такси, ехавшее чуть впереди от меня по левой полосе, без предупреждения перестроилось вправо. Видимо, водитель не увидел в зеркале мой мотоцикл. Я ничего не успел сделать, все произошло мгновенно: въезжаю в машину, вылетаю с мотоцикла, падаю. Повезло хоть в том, что не оказался под колесами какой-нибудь машины. Но все же вместо аэропорта я попал с переломами в больницу.
Я содрогнулась. Он мог бы погибнуть. А я бы даже не узнала об этом, так бы и продолжала считать его лживым, ветреным, не умеющим сдерживать обещания. Господи…
Мне вспомнилось, что незадолго до этого несчастного случая видела сон про Рауля. Еще один воплотившийся в жизнь кошмар? Пусть только он окажется последним!
— Первые дни после аварии были ужасными, не столько из-за боли, сколько из-за ощущения полного бессилия. Вот у меня еще была возможность что-то исправить, а вот все уже полетело кувырком. Ты уехала, так и считая, что я не сдержал обещания, что лишь подтверждало слова Ракель. А у меня не осталось ни твоего телефона, ни адреса, ни мейла, ни хотя бы твоей фамилии. Ничего! Как тебя искать? И есть ли смысл? Я давал себе отчет в том, что, даже если как-то разыщу тебя, еще не скоро смогу поехать к тебе. К тому времени ты успеешь забыть обо мне. Исправлять нужно было по горячим следам… Честно, я даже надеялся, что со временем успокоюсь, смирюсь, приму эту ситуацию как неисправимую и буду вспоминать о тебе спокойно, без сожаления и грусти. Но когда находишься в замкнутом пространстве без возможности выйти, когда дни слишком однообразны, а ночи проходят в бессоннице, потому что выспался уже днем, когда не можешь отвлечься на какое-нибудь дело, то тебя начинают атаковать мысли и воспоминания, которые неосторожно превращаются в мечты и надежды. Я думал о тебе — и мои дни в госпитале уже не казались такими унылыми, а ночи проходили быстрее. Когда мне становилось худо, я вспоминал твою улыбку и почти забывал о боли. Еще мне часто представлялась наша встреча: придумывать различные варианты ее стало там главным развлечением. Моя мама что-то заподозрила и однажды так и сказала: «Рауль, ты влюбился». Произнесла это не с вопросительной интонацией, а с утверждающей. Я не стал отрицать, только так и позволил ей думать, что «объектом» стала какая-то медсестричка. Даже было немного смешно, когда мама пыталась расколоть меня: когда видела кого-нибудь из медсестер, набрасывалась на меня с расспросами: «Она? Эта? Вон та?» — «Нет, нет, нет», — дразнил я ее. «Эта!» — «рассекретился» я однажды, указав маме на старшую медсестру — сеньору, которой хорошо за пятьдесят и, если честно, далеко не красавицу. «Люблю-не могу, мама, выйду из больницы — женюсь!» — «Чем же она тебе приглянулась, сынок? Старая…» — «Какая же старая, мама! Твоего возраста! А чем приглянулась? Уколы и перевязки делает безболезненно!»
