Сюзан Кубелка - Офелия учится плавать
В первый раз он вонзается в меня на всю глубину. Этот темный член непомерных размеров, внушавший мне сначала страх, вдруг заполняет меня всю целиком. Но мне не больно! Я раскрыта, растворена, принимаю его на всю длину, он пронзает меня до самого сердца, открывает последнюю, сокровенную дверь. Еще один удар! Последний! Самый прекрасный!
— Ай лав ю, бэби! — Он у цели! Темнокожий исполин вздымается, стонет и начинает конвульсивно подергиваться во мне. Это фантастика! Потрясающе! Это столь же волнующе, как мое собственное рождение. Потом мы долго лежим неподвижно, счастливые, расслабленные, удовлетворенные, изнеможенные.
Проспер прижимается носом к моей шее и нежно целует меня в ухо. Все еще слитые друг с другом, мы засыпаем.
Незадолго до полудня мы просыпаемся. В комнате темно.
— Сколько времени? — Проспер ищет свои часы. — О Господи! Мне надо вернуться в отель. В два за нами заедут. Мы поедем на студию куда-то за город, записываться на пластинку. — Он выпрыгивает из постели. — Что ты делаешь сегодня вечером?
— Ничего. — Я зеваю и уютно потягиваюсь.
— У нас сегодня нет концерта. Пойдем куда-нибудь, поедим? Я зайду за тобой. Допустим, в восемь? Хорошо. В восемь я тут. Если задержусь, позвоню. Но приду в любом случае. Жди меня, моя ненаглядная девочка!
— Что мне надеть? У тебя есть какие-нибудь пожелания?
— Что-нибудь обтягивающее. У тебя такая красивая фигура!
— Не слишком рельефная?
— Рельефная? — Он смеется. — Ну что ты! По мне, так ты могла бы прибавить десять кило. Чем больше рельефа, тем лучше!
Голая, провожаю Проспера до двери, потом сплю дальше. Встаю только в пять, завариваю себе чашку великолепного чая и с наслаждением выпиваю ее у открытого окна в своей большой, обшитой деревом кухне. Я не испытываю не малейшего желания выходить из дома, чтобы очутиться среди людей. Беспокойство, мучившее меня со дня нападения, ушло от меня. Навсегда. Я выздоровела.
Мою голову, долго принимаю ванну и, лежа в теплой воде, радостно вспоминаю подробности прошлой ночи. Благослови Господь всех музыкантов, они спасают людей от гибели. Еще в Канаде один кларнетист оказал мне неоценимую услугу, хотя музыканты, играющие на духовых инструментах, в подметки не годятся играющим на смычковых.
Трубачи производят громкие, пронзительные звуки.
Они оглушительно трубят, гремят, заливаются, и задействуют на нервы! А скрипачи, виолончелисты, контрабасисты ласкают ухо, обволакивают и гладят тебя. Нежно выводят свои ноты. На миллиметр слишком высоко или слишком низко — все уже звучит фальшиво. Не зря же на небе для влюбленных поют скрипки, а не грохочут трубы. Да, смычковые музыканты — это предел желаний. Очень рекомендую!
Но контрабасисты непревзойденны. Контрабас, мои дорогие, все определяет в музыке. Это фундамент, на котором другие возводят свое здание из звуков. Он мягкий, полновесный, глухой, теплый, не вылезает на передний план, нет, он дает блистать другим. И разве он не похож на женское тело? Точно! Мужчина, укрощающий этот большой предмет, извлекающий из толстых стальных струн сладостные, вибрирующие звуки, касающийся их тонким смычком и заставляющий не душераздирающе скрипеть, а благозвучно петь, этот мужчина — да что говорить, все и так уже сказано.
Проспер стоит в девять у двери — с огромным букетом роз и двумя бутылками шампанского. Мы вкусно (и дорого) едим в симпатичном французском кафе прямо за углом. В угоду мне он отказывается от мяса, заказывает овощной паштет, суфле из сыра, салат и груши в красном вине. Платит за обоих, не жалуется на большой счет и оставляет приличные чаевые,
Потом мы рука об руку бредем теплой летней ночью по улице Муффетар. В маленьком клубе под названием «Джаз о Бразиль» пьем кокосовое молоко с ромом и слушаем отличную певицу из Рио. Мы сидим впереди, в лучах прожекторов, тесно прижавшись друг к другу.
На мне черные, блестящие сатиновые брюки, к ним красный малюсенький верх. Он похож на кусок чулка (по правде говоря, это и есть вязаная труба), плотно облепляет тело и подчеркивает фигуру. Для белья места нет, зато на лбу у меня черная бархатная лента, обуздывающая мои пышные волосы. Проспер весь в белом и так хорош, что все женщины беззастенчиво разглядывают его.
Да, мы оба в центре внимания. Могу себе представить, как мы смотримся: белая женщина, прильнувшая к черному исполину, положившая голову ему на грудь, узкие блестящие брюки в обтяжку, обнаженные плечи со струящимся водопадом рыжих кудрей — ей-богу, маму хватил бы удар! (Нелли поздравила бы меня с отменным вкусом!)
Супружеская пара в дальнем углу поглядывает на нас крайне враждебно. Она — загорелая брюнетка, он — типичный спортсмен, в футболке и с задубелой кожей. Они даже сдвинули головы и шепчутся про нас — но меня этим не смутишь. Спортсмены — паршивые любовники. Точно! Вся их сила уходит в мускулы, все идет наверх, в плечи, а для нижних областей (в которых-то вся суть) ничего не остается. У мужчин со стальными мускулами часто бывают самые жалкие кочерыжки (пардон!). Скажу прямо: мужчина с развитыми мускулами ни на что не годится в постели. Мне очень жаль его спутницу.
Через час Просперу надоедает.
— Я устал, — тихо говорит он своим глухим, хрипловатым голосом и мягко проводит по моей руке. — Знаешь что? Давай немного поспим, а потом побродим по ночному Парижу!
В полвторого мы дома, открываем бутылку шампанского и забираемся на широкую французскую двуспальную кровать, не подозревая, что нас ждет.
— Это самая красивая комната, которую я видел в своей жизни, — объявляет Проспер. Он сидит голый рядом со мной, одной рукой обвив мои плечи, в другой держа бокал шампанского, на лице написано восхищение. Моя спальня и в самом деле роскошна. Шестиугольная, с расписанными вручную индийскими обоями, которые смотрятся как картины: на тонких ветвях сидят райские птицы, тропические растения увивают решетки из бамбука; можно часами лежать в постели и любоваться ими. Но это еще не все.
Розовый ковер покрыт изумительными персидскими дорожками, посреди комнаты стоит ценный спинет[1] XVIII века, рядом низкая оттоманка вишневого цвета с разбросанными по ней яркими подушками из бархата. Кровать стоит в эркере (на возвышении, как я уже рассказывала), справа и слева от нее широкие застекленные двери ведут на балкон с двумя лавровыми деревьями.
Есть здесь и камин из белого мрамора, а рядом — черная витая колонна со статуей красивой индийской танцовщицы. Это — чудесная комната. И самое главное: здесь царит дух Новой романтики! Здесь можно снова мечтать, здесь творятся чудеса.
— В этой кровати я напоминаю себе восточного принца, — подает голос Проспер.
