Виктория Борисова - Бегство Короля
— Слышал, Варрий? Седраха-то в нужнике утопили!
Автар тяжело вздохнул. Да, сбылось пророчество бедняги Ористия. Что он там говорил Седраху о позорной смерти, недостойной воина? Жаль только, что вместе с даром предвидения боги позабыли вложить ему в голову обыкновенную человеческую осторожность, а то был бы жив и сейчас.
— Ага. Крепость ночью штурмовали, по-тихому, застали врасплох. Седрах, говорят, даже штаны надеть не успел.
— А убитых много?
— Да нет… Там и охраны толком не было. Считай, голыми руками взяли. Все-таки этот Маран — голова! Настоящий командир. Выбрал же момент… Он далеко пойдет, помяни мое слово.
Услышав это имя, Автар насторожился. Для Мокерата оно звучало странно и непривычно, но даже не это главное — мало ли пришлого люда в большом городе! Странно было другое — на древнем Всеобщем Наречии, которое, хотя и подзабытое изрядно, все же осталось в ходу даже в самых глухих уголках Империи, корень «мар» означал только одно — смерть. Кому бы пришло в голову так назвать свое дитя?
Кажется, удивился и стражник, но по другой причине.
— Маран? А кто он такой? Барон, что ли, из новых? Что-то я про него раньше не слышал.
— Да в том-то и дело, что безродный! Сирота он. Повар Вестар, упокойте боги его душу, когда-то на улице подобрал мальчонку, прямо в сточной канаве. Добрый был человек, ничего не скажешь.
— И что дальше?
— Выходил, подкормил немножко да и взял на кухню — помогать. Детей-то у него не было, думал дело свое передать подкидышу… А он чуть подрос — и сразу в солдаты! Только сначала ему ходу не было — безродный ведь. Да и лицо к тому же…
— А что с лицом-то?
— С лицом? Сам увидишь. — Стражник почему-то поспешил оборвать разговор, как будто спохватился, что сболтнул лишнего. — Пришли, колдун, вот твои покои!
Стражник распахнул перед ним дверь, и Автар ступил через порог. Комната, убранная алыми шелками, выглядела странно, будто обиталище шлюхи, но, по крайней мере, света здесь достаточно. И на том спасибо.
— Располагайся, колдун. Тебе что-то еще нужно?
— Да. Пусть принесут мой походный мешок… и меч тоже.
— Это… — стражник почесал в затылке, — пожитки мы вашей милости, конечно, доставим, у нас все в целости. А насчет меча — не велено, уж не взыщи!
Автар снова почувствовал всю унизительность своего положения. Неужели теперь всю оставшуюся жизнь придется провести в роли бесправного приживала? Нет уж! Хоть руки себе отрубить — но выбраться отсюда!»
— Максим! — в комнату тихонько постучала Наташа.
— Что такое?
Она стояла на пороге и смотрела на него, как будто не решалась сказать что-то важное. И лицо какое-то… перевернутое.
— Ну, чего хотела-то? — Против воли вопрос прозвучал почти грубо.
Наташа смутилась:
— Я… я только спросить. С тобой все нормально?
— Да, да, Наташка, не волнуйся. Извини, я работаю.
— Ну хорошо, работай.
Она даже назад попятилась. В голосе явственно звучала обида. Максиму стало стыдно.
— Ну извини, извини меня. Дурак я невнимательный. Совсем заработался.
Он встал, обнял Наташу за плечи и бережно усадил на диван. Она пыталась высвободиться, но не слишком активно.
— Ладно, я пойду…
— Нет! Пришла — так сиди. Рассказывай, что там у тебя?
Наташа опустила глаза и принялась теребить пояс от халатика.
— Понимаешь… Мы тут с Арменом…
Ну вот, опять «мы»! Максим на мгновение сморщился, как от зубной боли. Это простое, короткое слово больно резануло слух. Давно ли о себе с Верочкой он говорил и думал так же? И сколько нужно любви, чтобы случилось маленькое чудо — два человека превратились в единое существо по имени «мы»?
— Ну ладно тебе, что ты как маленькая!
— Сегодня ночью мы были вместе.
— Ну и ладно, ну и хорошо. — Максим тихонько погладил ее по волосам, заправил за ухо выбившуюся прядку. — Он вроде парень нормальный. Я все понимаю.
— Да ничего ты не понимаешь! — Наташа всплеснула руками и вдруг заплакала. — Ничего, совсем ничего!
Она плакала навзрыд, совсем по-детски, а Максим сидел рядом, бормотал какие-то утешающие слова и чувствовал себя полным дураком. Нет, все-таки женщин не поймешь! Прав был старик О. Генри, когда говорил, что женскому полу свойственно плакать от горя, плакать от радости и проливать слезы в отсутствие того и другого.
— Ну, Наташка, кончай рыдать, скажи толком — что случилось-то? Обидел он тебя?
— Нет, нет! — Наташа замотала головой.
— А что тогда?
— Он сказал… сказал — выходи за меня! Замуж он меня позвал, понимаешь!
— Ну и что? Если он тебе не нравится, тебя же никто заставить не может! Не в горах, чай, живем.
— Нра-авится! В том-то и дело, что нравится! — И Наташа зарыдала так безутешно, как будто сердце ее разрывалось на части.
— Тогда в чем же дело? Радоваться надо! — Максим окончательно перестал что-либо понимать.
— Он детей хочет!
— Ну и что? Значит, любит тебя, дурочка!
— А я… а я — не могу!
— Почему не можешь?
— Ну, ты и правда совсем ничего не понимаешь! — Наташа повернула к нему зареванное, красное и злое лицо. — Все вы, мужики, такие! Как удовольствие — так вместе, а как отвечать — так в кусты.
— Постой, постой… Ты о чем это?
Максим почувствовал себя так, как будто его только что незаслуженно оскорбили или огулом обвинили в чем-то низком и позорном, чего он уж точно не совершал. При чем тут все мужики? Сердиться на Наташу он не мог, видел, что она страдает, но все равно было обидно.
— Да о том! Помнишь, пять лет назад я в больнице лежала? Я же аборт сделала тогда! И… неуда-ачно!
Так. Только теперь Максим начал понимать, в чем дело, и понимание не прибавило ему оптимизма. Наташа никогда не посвящала его в тайны своей интимной жизни, и в медицинские подробности он тоже не вникал. Ну, болела, потом выздоровела — и слава богу! Кто же знал, что вот так аукнется?
Но человек-то мучается! И хороший человек, родной и близкий. Нельзя так. Максим взял Наташино лицо в свои ладони и повернул к себе.
— А теперь слушай меня, дорогая. Выслушай и пойми, а потом можешь реветь сколько хочешь.
Он говорил очень медленно, размеренно… И кажется, убедительно. Во всяком случае, Наташа вытерла слезы и покорно закивала.
— Так вот. Будут ли у тебя дети — я не знаю. Может, и нет. Но ты — есть, и ты хороший человек. Настоящий. А потому вполне заслуживаешь счастья — с ним или без него.
