Даниэла Стил - НеВозможно
– Мама, боже мой! Что ты делаешь? – Татьяна разрыдалась, а ее спутник благоразумно удалился вниз. Он мгновенно оценил ситуацию и решил не вмешиваться в семейную сцену. – Ты с ума сошла? – Тут она в слезах повернулась к Лайаму: – Какого хрена ты делаешь в постели моего отца, хотела бы я знать? О чем вы оба думаете?! Совсем голову потеряла, никакого уважения к папиной памяти не осталось? – снова накинулась она на мать. – Как ты могла притащить его сюда? Как ты могла? Этим ты в Париже занимаешься? Трахаешься со всеми своими художниками?
Впервые в жизни Саша не подумала над тем, что делает, и, дрожа всем телом, влепила дочери пощечину. Татьяна ответила тем же, а Лайам со стоном выпустил из рук кочергу. Его тоже трясло, и он поспешил в ванную, чтобы что-то на себя накинуть. В суматохе ничего, кроме трусов, не обнаружил, что было ненамного лучше, но все же мужское достоинство оказалось прикрыто. До одежды ли ему было, когда он бросился спасать Сашу от грабителя? Уж лучше бы он встретился лицом к лицу с вооруженным бандитом, чем с Татьяной.
– Ну-ка, успокойтесь обе! Пожалуйста! – взывал он к рыдающим женщинам, но тщетно. Татьяна в истерике продолжала кричать на мать. – Замолчите! Пойдемте вниз и поговорим, – приказал Лайам по возможности спокойным тоном. Никто не собирался его слушать, а потом Татьяна снова повернулась к нему:
– Убирайся из дома моих родителей, подонок! Тебе здесь не место!
Лайам растерялся. В такой ситуации бывать ему не приходилось. Слава богу, Бет не застукала их с Бекки в постели, иначе могло быть еще хуже, хотя – куда уж хуже? Обезумевшая девица его убить готова, а Саша умирает от стыда. Все это было ужасно!
– Замолчи! – закричала Саша. – Он мой гость.
– Какой же он гость?! Он твой любовник. До чего же вы оба отвратительны! – гневно выпалила девушка, развернулась и бегом бросилась вниз. Через несколько секунд дверь хлопнула и от дома отъехала машина. Романтический уик-энд у Татьяны не получился. Как и у Саши с Лайамом. Саша сидела на лестнице и, закрыв лицо руками, рыдала. Лайам сел рядом и обнял ее. Не хотела она, чтобы дочь узнала об их отношениях таким образом. Саша была в отчаянии и никак не могла унять слез.
– Пойми, Лайам, она теперь навсегда перестанет меня уважать. Она считает, что я осквернила память ее отца. Она возненавидит меня. – Саша едва могла говорить, ее всю трясло. – Обозвала меня шлюхой. Господи… Поверить не могу!
Лайаму все происшедшее тоже казалось невероятным, и единственное, что он мог сейчас сделать, – это по возможности утешить Сашу. Он считал, что Татьяна повела себя чудовищно, какое бы удивление и разочарование ее ни постигло. Наговорила матери такое, что назад не вернешь, даже если Саша и захочет ее простить. А он знал, что так и будет.
– Наши отношения – это не ее дело, – убеждал Лайам Сашу, уговорив ее снова лечь в постель. Лайам присел на кровать, взял Сашу за руки и продолжал: – Ты ничего дурного не сделала. Ты взрослая женщина, твой муж почти два года как умер. Что же тебе теперь – не жить? Ты находилась у себя дома, наедине с любимым мужчиной. Тебе не за что себя корить. – Лайам нежно ее поцеловал. – Она должна перед тобой извиниться, Саша. То, что она сказала, не имеет оправданий. – А если Саша и найдет эти оправдания, то он – ни за что. Маленькая мерзавка! Обозвала его куском дерьма и дешевым жиголо, он такого ни от кого терпеть не станет! Руки так и чесались врезать нахалке, но Лайам не мог этого себе позволить. Хотя бы ради Саши. Незачем было подливать масла в огонь. Но оттого, что Татьяна столько наговорила и так бурно среагировала на их присутствие в семейной спальне, страдали оба.
– Это ведь и ее дом, – жалобно проговорила Саша. – Она имеет право здесь быть. Я просто пока не хотела ей говорить о нас, а эта сцена… Господи, теперь это будет всегда стоять между нами. – Она чувствовала себя проституткой, застигнутой с клиентом. Дочь обвинила ее во всех грехах. Только на рассвете они наконец уснули, проговорив несколько часов кряду, пытаясь найти себе оправдание и как-то примириться с ситуацией. Уснула Саша в слезах в объятиях Лайама, а в половине десятого их разбудил телефонный звонок. Звонил Ксавье, из Лондона. Сестра позвонила ему ночью и все рассказала. В ее изложении все выглядело омерзительно. Она сказала, что застала Лайама расхаживающим голышом по дому, явно после секса с их матерью. В первый момент Ксавье опешил, в особенности из-за нарисованной сестрой картины. Но потом, успокоившись и поразмыслив на холодную голову, пришел к выводу, что не имеет ничего против такого союза. Лайам ему симпатичен, а матери он желает только счастья. Единственное, что его огорчало, так это то, как это все выглядело в глазах сестры. Когда он звонил, в Лондоне было уже половина третьего дня. Едва услышав его голос, Саша залилась слезами. Она глубоко страдала.
– Мой мальчик, прости меня…. Я не могла… Я думала… Все совсем не так, как решила Тати. О боже… Что же теперь делать? – Саша была убеждена, что отношения с дочерью испорчены навсегда, а большего стыда она в жизни не испытывала. Никакой роман не стоит того, чтобы ради него разрушать семью, терять детей. Она любила Лайама, по крайней мере ей так казалось, но на первом плане для нее всегда будут оставаться дети. И она страшно боялась, что Ксавье тоже осудит ее.
– Для начала тебе надо успокоиться, – резонно заметил сын. То же самое он говорил и сестре, когда та разбудила его в шесть утра и истерически рыдала в трубку, обзывая мать шлюхой. Он велел ей немедленно замолчать, и Татьяна замолкла. Потом они долго говорили. Ксавье убеждал сестру, что ничего ужасного не произошло. Он говорил, что Лайам хороший малый, его близкий приятель и он их сам познакомил, хотя то, что случилось, было и для него неожиданностью. Ксавье и в голову не могло прийти, что у них может завязаться роман. Но он считал, что мама имеет право на счастье и ей решать, с кем она его найдет. Это сугубо личное дело. И еще, заметил он сестре, мать не выставляла свои отношения с Лайамом напоказ, ведь никто ничего не знал. Даже он, хотя и видел их вместе, ни о чем не догадывался. И нечего из матери делать чудовище, падшую женщину! Она – свободная женщина, и она вправе выбрать себе мужчину. И неважно, что Лайам на несколько лет моложе, это их тоже не касается.
– Как она может делать это в папиной постели? Это мерзость! – всхлипывала Татьяна. Отца она боготворила и до сих пор не могла примириться с его смертью. А теперь, вдобавок к ее горю, в его кровать мать уложила чужого мужика.
– Тати, это ведь и мамина постель тоже. Куда, по-твоему, ей деваться? Нам еще повезло, что она нас пускает в этот дом. Могла бы и не пускать. Папа ведь его ей оставил.
