Воровка - Тара Кресцент
Он смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова.
― Лучия, почему я должен защищаться от тебя? Все, что у меня есть — твое. ― Он кладет руку мне на спину и направляет меня к сиденью. ― Нам нужно пристегнуться для взлета. Когда мы окажемся в воздухе, сзади есть кровать, если ты захочешь вздремнуть. Джессика может ее для тебя подготовить. ― Он подмигивает. ― Не похоже, что ты много спала прошлой ночью.
Нет, не спала, и виноват в этом Антонио. Я закатываю глаза.
― Можешь ли ты быть еще более самодовольным?
― Самодовольным? Я? Ты меня ранила, Лучия. ― Мы пристегиваемся к своим креслам, и Антонио наклоняется вперед, его глаза сверкают. ― У тебя когда-нибудь был секс в самолете?
Никогда. По мне пробегает дрожь предвкушения. У нас нет времени на сон, до Лондона всего несколько часов, но я могу придумать и другое применение кровати. В конце концов, у нас медовый месяц.
А еще есть работа.
― Мы должны спланировать ограбление, ― подавленно говорю я. ― К тому же, разве ты не насытился мной прошлой ночью?
― Насытился? Ты, конечно, шутишь, Лучия.
Меня осеняет случайная мысль.
― А как насчет тебя, был ли у тебя секс в самолете?
Он качает головой.
― Ты уже должна знать, что моя жизнь не так интересна, как о ней пишут таблоиды. ― Его глаза смотрят на меня, искушая. ― Это будет впервые для нас обоих.
Самолет взлетает. Как только пилот дает добро, Антонио похлопывает себя по коленям.
― Мне нравится, как эти штаны для йоги обтягивают твою задницу. Иди сюда.
Джессика сидит в алькове и не видит нас.
― У нас есть работа, ― протестую я, но даже мне слышно, что в моем голосе не хватает убежденности.
― Садись ко мне на колени, и мы сделаем это.
Он откинулся на спинку кресла, его бедра раздвинуты. Он выглядит мощным, доминирующим и невероятно привлекательным.
Он полностью выздоровел. Врачи разрешили ему вернуться к любой деятельности. Я же сомневаюсь, не желая вновь испытать муки той ночи, которую я провела в приемном покое больницы, не зная, будет ли Антонио жить или умрет.
Но наши отношения научило меня тому, что я не могу жить в страхе.
И я скучала по этому. Я скучала по нашим играм.
Я отстегиваю ремень безопасности и перебираюсь к нему.
― Как бы вы хотели меня, сэр?
― Вопрос с тысячей заманчивых ответов. ― Он задумчиво смотрит на меня. ― Сядь. Лицом ко мне. Широко раздвинь ноги.
Я подчиняюсь без колебаний, мое сердце колотится от предвкушения.
― Хорошая девочка, ― говорит он, и я чувствую, как по спине пробегают мурашки. ― Давай обсудим ограбление.
Черт. Типичный Антонио. Он уже знает, что я не могу думать, когда он прикасается ко мне, и все же он говорит это, ожидая, что я буду планировать крупную кражу произведений искусства. Я стискиваю зубы и делаю все возможное.
― У меня не было возможности просмотреть конверт с документами, который ты мне дал. Что это за чертежи?
Он расстегивает пуговицы на моей рубашке и распахивает ее. Его руки обхватывают мою грудь, крепко сжимая ее.
― Через два дня Артур Кинкейд будет отмечать свое 80-летие в кругу близких друзей. Он устраивает домашнюю вечеринку в своем шотландском замке.
Чертежи замка. Понятно. Я прикусываю губу, пытаясь сосредоточиться на задаче.
― Домашняя вечеринка? Это что, роман эпохи Регентства?
― Ты читаешь романы? ― В голосе Антонио слышатся нотки веселья. ― Я каждый день узнаю о тебе что-то новое. У тебя есть любимая книга?
― Ну, есть одна, в которой героиня угрожает застрелить героя… ― В моем голосе слышен намек. ― Мне всегда она нравилась.
Он смеется, его дыхание согревает мое ухо, а большим пальцем он нежно поглаживает вершинки моих сосков.
― Картины хранятся в надежном месте в Лондоне с тех пор, как ты украла его Караваджо, но на день рождения Кинкейда их перевезут в Шотландию. Он собирается выставить все тридцать семь работ в своем бальном зале.
― Бальный зал. Я определенно попала в исторический роман. Там будет богатый герцог, живущий затворником, у которого на удивление хорошие зубы?
― Что?
Антонио, очевидно, никогда не читал романы в стиле регентства.
― Неважно. Значит, он их открыто демонстрирует. ― Я с отвращением качаю головой. ― Он чувствует себя безнаказанным, потому что считает, что происхождение украденного им искусства неизвестно. Он думает, что все записи были утеряны, уничтожены нацистами.
Губы Антонио касаются моего уха.
― Но?
Я ерзаю на его коленях.
― Я провела свое исследование. Мы с Валентиной отследили принадлежность двадцати девяти из тридцати семи картин.
― Почему ты не предупредила власти?
― Антонио Моретти предлагает мне позвонить в полицию. Я каждый день узнаю о тебе что-то новое. ― Я задыхаюсь, когда он щиплет сосок, и пытаюсь не растерять свои мысли. ― Что бы я сказала властям? Артур Кинкейд отвратительно богат и имеет весомые политические связи. Как копы получат ордер на обыск его дома? У них нет достаточных оснований.
― Верно. Надо иметь в виду. ― Он развязывает шнурок на моих штанах для йоги и просовывает руку за пояс. Он прижимается губами к моей шее, а его рука движется вниз по моему животу.
О, черт, да.
― У нас есть чертежи, ― вздыхаю я. ― Что еще?
― День рождения начинается с вечеринки, ― говорит он, нащупывая мой клитор уверенными пальцами. ― Я приглашен.
― Приглашен? ― Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. ― Как? Почему?
Его улыбка медленная и лукавая.
― Я передал ему информацию о воре, который украл
