Родовое влечение - Кэти Летт
Мэдди беспокойно металась по комнате, швыряя о стену все, что попадалось под руку: книги, посуду.
– «Мой день», – громко объявила она. – Автор Мэдлин Вулф.
Первые двенадцать часов посвятить сну. Проснуться во второй половине дня с головной болью и мучительной болью в спине. Дождаться, пока ребенок наиграется у тебя в животе. Вспомнить о том, что отец ребенка тебя бросил. Ощутить непреодолимую тягу к самоубийству. Обыскать шкафчик в ванной. Какая ирония судьбы: там только одна упаковка таблеток, причем «норадина». Обдумать возможность уморить себя противозачаточными таблетками. Добрести до холодильника. Опустошить его. Почувствовать еще большую депрессию. Опять лечь в постель.
Боль в спине стала сильнее. Изматывающие, пульсирующие спазмы. Появилась боль и в животе – от переедания кексов. От злости ее тело свело судорогой. Казалось, в этом спазме сконцентрировалась злость всех девяти месяцев беременности. Мэдди упала на кровать и начала извиваться, как висящий на крючке марлин. Неожиданно, в довершение всех несчастий, водяная кровать дала течь. Постойте, но ведь у них нет водяной кровати. «Разрыв околоплодных оболочек» совсем не походил на мощную приливную волну. Он скорее напоминал легкое волнение на море. Тело сотрясали толчки. В глазах темнело от боли.
Когда Мэдди наконец-то сообразила, что начались роды, она издала душераздирающий вопль.
Часть четвертая
ВТОРОЙ ЭТАП
Роды
В классических романах героини всегда рожали в скобках. А роды как таковые описывались многоточием. В книгах женщина стонет, рядом стоит доктор, кто-то греет воду, потом абзацы разделены звездочками – и вот главная героиня держит на руках очаровательную девчушку или симпатичного мальчугана и счастливо улыбается. Вот так. И все.
Я сижу, опираясь на подушки, я стискиваю свои бедра, я тяжело дышу, мое тело разрывают потуги.
– Тужься, тужься! – понукает меня акушерка.
Все эти проклятые курсы, на которые я так прилежно ходила. Все то время, что я потратила на изучение действительно полезных вещей, например таких: почему коктейли из текилы и мясо в остром соусе с красным перцем и фасолью не являются идеальным питанием для ребенка. Какой, черт побери, мне от них прок?
Я втягиваю в себя воздух и задерживаю дыхание. Я тужусь изо всех сил. Мне кажется, что я разрываюсь на части. Что меня взламывают изнутри. О Господи, мне нужно испражниться. Я вижу судно, его облупившаяся крышка съехала набок. Я не прошу подать мне его. Пусть, ради разнообразия, целью шутки станет врач.
Выдох. Потуга. Я дрожу, напрягаясь. Теперь мне понятно, откуда взялись выражения «материнская отвага» и «бескорыстный труд». Я снова тужусь, кряхтя от усилий. Мне кажется, что я рожаю целую Бельгию.
– Я что-нибудь пропустил?
В коротком промежутке между схватками я вижу над собой сморщенное лицо. Нижнюю часть лица закрывает трехдюймовая борода, одна щека заклеена пластырем. Мешки под глазами больше, чем у Ферги после отпуска.
– Вовремя, а? – Он так и лучится, отпихивая всех локтями. Для Алекса мир – это одна длинная очередь, которую он должен обойти. – Как ты себя чувствуешь, любимая?
– Как я понимаю, ты не имеешь в виду эту бесконечную, изнурительную аго… – У меня начинается очередная потуга.
– Дорогая, дорогая, что я могу сделать для тебя? Чем помочь?
Мне удается вдохнуть.
– Путешествие. Мне помогло бы путешествие на Таити. И костюм от Шанель, и твои яйца на блюдечке.
Сильнейшая схватка пронзает мое тело. Алекс хватает меня за руку.
– Мы можем что-нибудь сделать с болью?
– Усыпи меня. Введи обезболивающее. Скажи, где ты шлялся последние три месяца!
Алекс, друг, ближе которого у меня никогда никого не было, моргает, потом устраивает на плече видеокамеру.
– Убери эту дрянь.
– Послушай, Мэдди, все мужчины снимают роды. Именно это и делают мужчины.
Я хочу сказать, что гораздо интереснее снимать зачатье, но не могу говорить. Не могу дышать. Не могу думать.
– Можно увести этого мужчину? – недовольно спрашивает врач, выныривая из шахты у меня между ног. – Есть признаки дистресса. Она перестала тужиться. Головка еще не опустилась.
Одна из студенток расплывается в улыбке охотницы за автографами.
– Вы Алекс, как там? Из этой, как ее? – Ее вопрос трудно назвать образцом красноречия.
Ио-Ио внимательно разглядывает Чертова Доктора с Харли-стрит.
– Этрингтон-Стоппфорд! – торжествующе восклицает она. – Я уверена, что слышала это имя. Вы тот доктор, которого обвиняют за незаконное иссечение крайней плоти у женщин, да?
– Уберите отсюда эту женщину! – орет доктор.
– Доктор, – взволнованно говорит акушерка, – у ребенка пошел меконий.
Неожиданно все – от глухих медицинских халатов до перчаток – становится зеленым. Мои ноги закрепляют на стойках.
– Мисс… – Врач бросает быстрый взгляд на акушерку.
– Вулф, – подсказывает та. До чего же четкое разделение труда в этой службе! – Доктор собирается использовать щипцы, – объясняет она за врача. – Вы не возражаете против щипцов?
«Фу ты, док, откуда же я знаю, – хочется сказать мне. – Прошло так много времени с тех пор, как меня расчленяли надвое холодной как лед металлической штуковиной, что я все забыла». Но у меня хватает сил только на энергичный кивок.
– Вакуум-экстрактор, доктор? – предлагает акушерка.
Алекс отплясывает джигу рядом со столом.
– Господи! Неужели я ничего не могу сделать?
Иоланда переключает свое внимание на него.
– В Новой Гвинее есть одно очень цивилизованное племя, – сообщает она. – У них муж обвязывает веревкой яйца и ложится на крышу хижины, где рожает его жена. Каждый раз, когда у женщины начинается схватка, она дергает за веревку. Лично я считаю, что Государственной службе здравоохранения следует перенять этот опыт. Вам бы не хотелось стать первопроходцем, испытать его на себе?
– Кто вы такая, черт побери? – интересуется Алекс.
Акушерка поясняет мне, что на головку ребенка устанавливается маленькая присоска.
– Мы немного потянем, и головка спустится в малый таз.
Великий Боже, что за встреча уготована маленькой девочке! Ее высосут в жизнь. Неужели ее нельзя уговорить, соблазнить чем-нибудь? Кусочком «Марса» или тостом? Или, может, мне просто расставить ноги перед телевизором, где идет «Улица Сезам»? Детям нравится эта передача. Акушерка берет мою руку и кладет ее между ног. Я чувствую горячую влажную головку ребенка.
– Она вот-вот родится. – Они говорят о ней, как о письме. Алекс пятится к двери, и мне остается надеяться, что они поставили отметку «Вернуть отправителю».
– Смотрите! Смотрите! – Я
