Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
— Военная часть обещала приглядывать, ба, — замечаю я тихо, кутаясь в ветровку от слишком сильного порыва ветра.
— Военная часть не заменит родных людей, Вера! — почти змеёй шипит бабуля и качает седой головой. — Ах, надо было всё-таки здесь квартиру продавать и оставаться жить в Красноярске.
— Но теперь-то мы тут обжились, и у мамы работа нашлась. В лучшей гимназии края преподаёт, да и у тебя здесь не так болит колено, как это было раньше, — осторожно замечаю я, кивая на её хромую ногу, хотя сама вся внутри от страха покрываюсь ледяной коркой.
С бабки станется — она мать уговорит, чтобы всё переиграть и ради усопших всё тут бросить, укатив обратно на север.
— Да что там моё колено? А вот Ирочка и Анатолий там одни, лежат в сырой земле, пока мы тут морским воздухом дышим… Не по-людски всё это, не по законам духовной жизни, да и Бог всё видит!
Началось в деревне утро!
Старая женщина расходится не на шутку, бранится на весь свет и несколько раз с пеной у рта повторяет, как всеми фибрами души ненавидит двадцать пятое ноября.
Год назад в этот день был сильный снегопад, мело нещадно, но под вечер затихло, и температура упала до критически низких отметок. Но дома было тепло и уютно пахло выпечкой — мать испекла «графские развалины» и ждала, что отец и Ира вернутся, а затем мы всей семьёй сядем за праздничный стол.
Вот только они не вернулись. А спустя несколько часов мать в ярости вышвырнула торт в мусорное ведро, проклиная всё на свете и этот день, в частности.
Для всех он стал траурным. Для всех! И никто, кажется, уже и не помнил, что этот день значил для меня.
Так мы и съедаем остаток пути до гимназии, пребывая каждый в своей стихии. Бабка всё бранится, прыгая с темы на тему, как воробей по веткам: предстоящие поминки, мой непутёвый биобатя, бессовестные родители отчима, которые отказались от сына за то, что их единственный сын посмел жениться на моей непутёвой маме и принять нагулянного ребёнка, и, конечно же, бесстыжее государство, которое совсем не заботится о стариках, выплачивая пенсионерам сущие копейки. А я же перебираю в памяти какие-то отрывки минувшей недели и грущу, что каникулы так быстро закончилась.
Вспоминаю свои откровения перед Ярославом и жалею, что истории самого парня так и не услышала. Отзвонился Семён и нам пришлось в срочном порядке ехать домой, а там уж всю дорогу я мучилась от любопытства. Ведь теперь мой парень знал обо мне практически всё, тогда как я сама владела лишь крупицами информации о его личности.
Сирота. Есть старший брат. И дед, которого Басов считал, скорее равнодушным к нему цербером, чем родным и любящим человеком. Ведь защищал он всегда только внешний фасад семьи, показываемый обществу, а не собственного внука.
Главное — репутация. Остальное — до звезды!
Так мы с ним и продолжали сидеть каждый на своей чаше весов и с завистью смотреть друг на друга. Моя была подписана — гиперопека. У него — безразличие. И мы оба мечтали урвать пусть даже часть того, чем была наполнена жизнь друг друга.
Мне бы глоток свободы. Ярославу — хотя бы толика заботы и участия.
В воротах школы прощаюсь с бабушкой. Она последний раз раздаёт мне указания вести себя прилично и после уроков ждать, пока за мной зайдёт Семён. Я киваю как китайский болванчик и с трепетом наблюдаю за тем, как старушка пристально сканирует парковку при нашем учебном заведении.
— Срамота, бесами одержимая! Тьфу! — плюётся она и кривится, а затем и крестится.
Я же только оборачиваюсь и первым делом напарываюсь на смеющееся и такое любимое лицо.
Басов! Мой кислород! Вот же — увидела его и дышать стало легче…
Смеётся, откинув голову, пока Аммо с голым торсом отплясывает на парковке под громкую популярную мелодию, размахивая собственной рубашкой, будто флагом. Вокруг парней уже собралась ликующая толпа, многие снимают это шоу на телефоны. Улюлюкают.
А затем моё сердце перестаёт биться, так как под свист и крики к Рафаэлю с томной улыбкой подходит Марта Максимовская. Она медленно ведёт алыми коготками по стальным кубикам его пресса, а затем наклоняется и проходится языком от пупка до соска Аммо.
Причмокивает. Облизывается. Рычит.
И впивается в его губы самым развратным поцелуем, который я когда-либо видела.
— Отвернись! — задыхается от возмущения бабка. — И не смей смотреть в сторону этих грешников! А с твоей матерью я ещё сегодня поговорю. Это немыслимо, что ты учишься с подобным шлаком.
— Ба, — паникую я, но меня тут же затыкают.
— И никто их даже не останавливает. Ты посмотри, что творится-то! Где директор этого клоповника? Где охрана? Вот тебе и лучшая гимназия города. Господи, спаси! Господи, помилуй! — вздыхает, кивает мне и ждёт, пока я развернусь и пройду мимо галдящей толпы, даже не подняв глаза.
И наказ бабули тут совсем ни при чём. Я могла бы её ослушаться и сделать по-своему. Теперь бы смогла. Но вот это всё, что я увидела всего минуту назад, просто размазало меня.
Аммо. Тот парень, что бесконечно строчил мне признания в пламенных чувствах, испытываемых к моей персоне, теперь просто взял и прилюдно поцеловал ту, что долгое время пила мою кровь. Издевалась надо мной. Травила. И заставила обрезать волосы.
Что это, если не предательство?
Как с небес на землю. Со всей дури лицом об асфальт. Больно? Если на месте Рафаэля был Ярослав, то я бы сдохла. Без шуток! Тут же? Просто ещё один пинок судьбы.
На первом уроке не выдерживаю. Достаю новый телефон из потайного кармашка рюкзака с чётким намерением зайти в социальную сеть и навсегда удалить из списка друзей Аммо, а потом вдогонку и заблокировать его.
Друг, который в засос целуется с моим злейшим врагом — мой враг!
И точка!
Но, прежде чем сделать задуманное, я проваливаюсь во вкладки сообщений и с тарабанящим на полную катушку сердцем смотрю на новые входящие.
«Скажи, тебе было больно, когда я это сделал?»
«Если да, то у меня ещё есть шанс. Если нет, тогда я просто утону в той, которой я действительно нужен».
«Потому что иначе у меня уже просто нет сил любить тебя безответно».
Закрываю приложение. Блокирую телефон и буквально отшвыриваю его от себя. А затем прижимаю ладони к горящим щекам и зажмуриваюсь, стараясь отгородиться от всего этого
