Юлия Туманова - Не было бы счастья
— Не балуй ее, — предупредительно погрозила пальцем бабушка.
Гера оскорбленно тявкнула и перешла к Даньке, который незамедлительно сунул ей под нос тарелку с овсянкой. Гера принюхалась, кашей не прельстилась и, обиженная на весь свет, удалилась на кухню. Вероятно, поближе к холодильнику.
— Жень, так чего? Поедем? — пихнула ее в бок Маринка.
— Конечно, поезжайте, — решительно поддержала ее Ольга Викторовна, — бабушка права, давно пора заняться спортом!
— Я всегда права, — величественно кивнула бабушка. Женька сосредоточенно пыталась сложить из салфетки самолетик.
— Мне надо с вами поговорить, — сообщила она, обводя тяжелым взглядом собравшихся.
Сделалась пауза.
— Говори, — разрешила, наконец, Ирина Федоровна.
— Я хочу вам сказать кое-что, — повторила Женя. Это была такая беспардонная ложь, что ей стало противно. Ничего говорить не хотелось. Не хотелось, а надо!
Есть такое слово «надо», и она его ненавидит.
— Жень, — потрясла ее за плечо Маринка, — ну, говори, чего ты…
— Спасибо, — выпалила Женька.
— Пожалуйста, — кивнула бабушка, пытливо разглядывая ее напряженное, бледное лицо, — а за что?
— Спасибо вам за все, все, все, — пробормотала она в ответ.
Ей было стыдно. Разве можно уместить в слова благодарность этим людям, ставшим ей родными?!
Может быть, в самом деле, не стоило даже начинать этот разговор? Надо — не надо, какая разница, если вслух невозможно произнести то, что звучит в сердце.
— Идите-ка лучше собирайтесь, — неестественно бодрым голосом произнесла Ольга Викторовна, — вам еще такси надо вызвать, а до нашей Тутоновки они скоро не доедут.
— Да Женька сама за руль сядет, — отмахнулась Марина, — сядешь, Жень? Нога-то у тебя как?
Дед прокряхтел, что об этом надо было поинтересоваться в первую очередь, а не предлагать больной девице занятия в спортивном клубе.
— Это не спортивный клуб, — быстро возразила Марина, — а фитнесс-центр, там всякие тренажеры имеются, так что ногу Женька может и не напрягать. Но опухоль-то у тебя уже спала, правда?
Она обернулась к Жене.
Та кивнула.
Самое время сказать о главном. Самый подходящий момент признаться, что ни в какой фитнесс-центр она не поедет, ни на такси, ни самостоятельно.
Нога-то, действительно, уже не болела.
Да и не в ноге дело, если уж совсем начистоту.
«Ну скажи им, скажи! Довольно нерешительности и малодушия! Открывай рот и начинай прощаться!»
— Ну вот, — между тем тараторила Марина, — значит, поедем на твоей машине. Если ты устанешь, я поведу. Права у меня есть…
— Даже не думай, — перебила бабушка, — вспомни, как в последний раз ты поехала в Москву по той дороге, что ведет в Питер.
— Ну и что? Я же потом сообразила!
— Ага, через сотню километров, когда тебя гаишники остановили за превышение, а ты им рассказала, что перепутала часы со спидометром!
Дед прыснул, Ольга Викторовна жалостливо погладила дочь по голове, а та обиженно заявила:
— Жень, не слушай их! Я не всегда так езжу!
Женька больными глазами оглядела семейство, тотчас настороженно притихшее.
— Ты не говори пока ничего, — пробормотала Ольга Викторовна несмело, — мы потом все обсудим.
— Нет, — решительно сказала Женя, — сейчас.
— Это касается только вас двоих, — буркнула бабушка, раньше всех догадавшаяся, что речь пойдет об Илье.
Женька благодарно улыбнулась ей.
— Я вас так люблю, — вырвалось у нее неожиданно.
— Мы тебя тоже, девочка, — просто ответила Ирина Федоровна.
— Я должна уехать. Сегодня.
Ну вот, она произнесла это. Мир не обрушился, сердце не остановилось, жизнь продолжается.
— Кому ты это должна? — поинтересовалась небрежно бабушка.
— Да что за ерунда! — нахохлилась Марина.
— Подождите! Дайте мне сказать, — умоляющим голосом перебила Женька, — я должна это сказать! Мне надо уезжать, понимаете? Я вас очень люблю, всех, но у меня работа, комната без присмотра осталась, соседи, наверное, с ног сбились…
Ольга Викторовна машинально допила чай из бабушкиной кружки.
— Детка, давай ты забудешь эту ерунду, — откашлявшись, строго сказала она.
— Нет, — помотала головой Женька, — это не ерунда. Я не могу оставаться у вас больше…
— Да почему? — с досадой воскликнула Марина. Соврать было бы очень просто. Придумать кучу правдоподобных аргументов, с сожалением пожать плечами, перецеловать всех, стиснуть в объятиях каждого по очереди, а потом вместе — в куче малой, — и выехать за оранжевые ворота, пообещав навещать в выходные и в праздники.
— Мне нужно, — только и сказала Женька. Бодрый тон не удавался. Вранья они не заслужили.
А говорить правду было слишком тяжело.
Даже мысленно Женя не произносила этого.
— А как же Илья? — пробормотала растерянно Маринка.
Бабушка бросила на нее негодующий взгляд, Ольга Викторовна заполошенно придвинула к Женьке тарелку с бутербродами и очень настойчиво потребовала, чтобы «детка» немедленно подкрепилась. Дед снисходительно и печально улыбнулся Маринке, единственной, которая еще толком ничего не поняла.
— С Ильей я поговорила, — промямлила Женя. Семейство обменялось недоуменными взглядами.
— И что он? — не выдержала Маринка.
— Ничего, — пожала плечами Женя.
Она, действительно, говорила с ним. Пусть это была обыкновенная болтовня любовников после бурной ночи, всем знать об этом необязательно.
Даже если бы захотела, она бы не смогла сказать ему самого важного. Он не слышал ее. Женька чувствовала его страх, будто свой собственный. Ну да, она ведь тоже боялась. И не имело смысла ходить вокруг да около, гораздо проще сделать вид, что все нормально, все замечательно и лучше быть не может.
Он уехал сразу же, как только ему позвонили из офиса. Он поцеловал ее на прощание долгим поцелуем, напомнившим им обоим недавнее безумие. Он ничего не обещал, ни о чем не спрашивал.
Женька все решила сама.
Был другой выход, всегда есть другой выход, но увидеть его непросто и воспользоваться им еще трудней.
Она не станет дожидаться, пока наскучит ему, так думала Женька, глядя, как Илья выезжает за ворота. И сердце подкатывало к горлу, сбивая дыхание. Осколки надежды больно впивались в душу, заставляя еще раз приглядеться, обдумать, прикинуть шансы. Один к миллиону? К миллиарду?
Нет, не было ни единого.
Слишком хорошо она понимала его. Слишком ценил он свою свободу и независимость. Смиренно ждать своей участи она не могла. Торопить его — не имела права. И пришлось решать за двоих. Впрочем, это решение еще предстояло осуществить.
Не так-то это легко, когда на тебя смотрят четыре пары глаз, и в этих глазах обеспокоенность, ласковое недоумение и любовь.
