Лучшее средство от любви - Галина Валентиновна Чередий
Молниеносный удар в челюсть оказался таким точным и мощным, что не только оборвал Тима на полуслове, но и погасил свет в его голове. Мой теперь уже совершенно окончательно бывший друг начал заваливаться вперед, я, взвизгнув, кинулась ему на помощь. Зарик с глухим стуком плюхнулся на пол, а Марк опередил меня, успев поймать у самого пола падающее тело моей безнадежной и беспонтовой любви.
— Я тоже люблю поболтать, но задолбал, ей-богу! — сказал Марк, неотрывно пялясь на прозрачную силиконовую копию собственного дружка у наших ног. — Ты вот стой, где стоишь, Белоснежка, я вернусь через пару секунд, и ты мне еще разок расскажешь про курортные мечты, которые умные независимые женщины не увозят с собой в повседневность. Ни-ни, вы шо!
Заржав в голос, отчего мои щеки запылали и захотелось убиться об стену, он поудобнее перехватил Тима под мышки и поволок из квартиры на лестницу.
— Ты ведь это нарочно, да? — обреченно спросила у Зарика, поднимая его с пола, и тряхнула мстительно, заставив упруго закачаться. — Ну что же, надеюсь, тебе понравится лежать забытым в тумбочке!
Глава 30
И вот тащу я эту несуразную тушу питерского насекомого, а у самого аж руки дрожат и во рту пересохло. И не от того, от чего вы подумали. А от злости пополам с… со смехом, наверное?
То есть пока я там всухомятку с лучшей подружкой правой рукой дружусь в душе, у нее тут прилизанные метросексуалы ходят в своих тапочках? Да и хрен бы с ними — с метросексуалами сладкоголосыми. Ни на секунду не поверю, что после меня она на этого богомола голенастого посмотрела бы как на объект приложения рук, не говоря уже о губах и прочих частях ее радужно-форелькового тела.
Но, блин! Иметь в соперниках самую лучшую часть самого себя? Это же как придется извернуться, чтобы выше собственной головы прыгнуть? Под рубашкой она его держит — уж ближе некуда. Гладит небось, да? Прикасается тонкими пальчиками? А вдруг не только пальчиками?
— Братишка, ты там как? — вопросил активно задергавшегося от возмущения — разумеется от него — приятеля. — Готов к эпичной битве с клоном? Вот это мы с тобой дураками были, что разрешили ей испробовать тот комплект очумелых ручек. Так бы она за месяц поди соскучилась да изголодалась. А теперь нам с тобой с приподзавывертом ввинтиться надо будет. Чтобы уж точно наш смертельный номер никто из живущих повторить не сумел.
— Ты что там бормочешь? И почему до сих пор здесь?
А рубашечка-то моя на тебе, рыба моей мечты, да?
— Да вот, говорю, как у нас с тобой вкусы совпадают на домашнюю одежду. Тоже предпочитаешь белый лен?
Конечно-конечно, руки в бока ну так сердито упираются, а в одной из них силиконовое чучело имени меня грозно покачивается. Все, жучара брюнетистая, катись по лестнице дальше сам. Сил больше нет сдерживать себя и… себя.
— Что ты делаешь? — возмутилась грозная моя, видя, как я небрежно сваливаю кучу несвежей «оленины» прямо на лестничную клетку. — Поаккуратнее нельзя?
— Поаккуратней, рыба моя, надо вот с этой штукой обращаться, — кивнул я на дрожащего силиконового соперника. — А то упустишь, и покатится с лестницы. А там соседи, собаки, коты и вообще — приличная питерская парадная. А тут член.
— Полагаю, эта парадная еще не то повидала на своем веку, — задрала нос уязвленная писательша, но чле… да блин, как его назвать-то, чтобы никого не обидеть — ни себя, ни гордого оригинала моего? В общем, полупрозрачную хрень перехватила поудобнее. А у меня в паху аж прострелило от фантомного ощущения ее крепкой ручки на живом теле.
— Ну, а я полагаю, что уж его-то она точно не видела — ни живьем, ни в эрзац-виде.
— А я также полагаю, что тебе, Зарицкий, уже давно пора…
— Поль, пойдем в кровать, а? Ну я же не дотерплю до аэропорта, взорвусь и протеку на хер, — прохрипел я, прерывая ее очередной «подите-вон-сударь» выпад. — Хер с ней, с кроватью, готов где угодно и как угодно. Тебе. Парадная так парадная. Прихожка тоже пойдет. И кухня подойдет. И душевая. И кабинет твой рабочий сгодится — шикарное, между прочим, кресло у тебя. И обои миленькие, в цветочек. Я заметил. Мы, кстати, так и не попробовали одну позу — мужчина на коленях, сзади, а девушка упирается ладошками о стенку, широко расставив ноги. Тебе будет сладко, Белоснежка. Обещаю. Так сладко, что ты не захочешь меня выгонять второй раз. — Я смотрел ей прямо в глаза, надеясь заметить хоть какой-то отклик на свои слова.
И-и-и… йес!
Грудь под белой тканью стала вздыматься чуть чаще — явно не от злости. Губы приоткрылись, и розовый язычок мелькнул, облизывая их — тоже хочешь этого «сладкого», рыбка моя? А уж я-то как хочу!
Я мягко и очень-очень нежно подтолкнул ее к стене прихожей, тихонько прикрывая дверь, чтобы отделить нас от кучи похрюкивающего мусора в дорогом тряпье — нефиг ей туда смотреть, отвлекаться от очень важного дела. Присел на корточки, чуть не утыкаясь носом в прикрытую лишь смехотворной льняной преградой ложбинку между двух длинных загорелых ног. Но не позволил себе притронуться сам, лишь втягивал неповторимый аромат этой колдуньи, что умудрилась приворожить, опоить меня своей медовой сладостью, после которой любой десерт кажется безвкусным, как старая бумага.
Очень-очень медленно положил обе руки на босые ноги — черт, ну совсем же ледяные! Почему всяким мудакам она тапочки держит, а сама ходит, понимаешь, даже без носков шерстяных?
Ладно. Будем греть.
Ме-е-едленно, прислушиваясь к ее дыханию и отслеживая попытки сопротивления, приподнял одну ногу, поставил на свое колено, еле касаясь, подушечками пальцев прошелся по своду изящной стопы. Так, прекрасно — мои друзья мурашечки побежали вверх, вверх, туда, куда я пока не поднимал взгляда. Подниму — и прощай план, на мою выдержку рассчитывать сложно — уж слишком хороши в этой позиции округлые коленки, которые умеют так крепко сжимать мою поясницу, слишком маняще подрагивают мускулы внутренней поверхности бедер, и я знаю, помню, что эта нетерпеливая дрожь означает.
— М… Марк… — Ну вот, уже и заикаемся, да, Белоснежка?
— Я. — Медленно-медленно, круг за кругом по гладкой коже, весь обратившись только в слух и обоняние, глаза скромно потуплены. Ладно, к скромности это не имеет отношения, только к истончившейся в ноль выдержке.
