Нежеланная жена - Злата Романова
Меня кусает жгучая ревность при этой мысли, но я гоню ее. Не нужна ему Ляля. Точно не нужна. А то, что он не сказал, что любит меня, ничего не значит. Я ведь тоже не сказала. Да я даже сама об этом не знала до недавнего времени! Только каких-то пару дней назад проснулась раньше него, с умилением слушая его тихое похрапывание и глядя на нелепо приоткрытый рот подумала, как же я его люблю. А потом эта мысль стала проскальзывать в моей голове все чаще и чаще, хоть я и не озвучивала ее, потому что женщине нельзя признаваться в любви первой. По крайней мере, мне нельзя, меня это не устраивает. А теперь я невольно начинаю задумываться о том, что быть может, мне и не доведется этого сказать ему, потому что непохоже, что Мурад сдерживает свои чувства. Скорее всего, их просто нет. Страсть есть, интерес, как к человеку, привязанность есть. А любовь? Что, если ее нет?
* * *Мурад играет с Амиром в машинки на ковре, соревнуясь, кто кого обгонит, и я решаю поговорить с ним в этот вечер, так как настроение у него хорошее. Пельмешек заливисто смеется каждый раз, когда его папа «проигрывает» и ему вторит смех Мурада, который подбрасывает малыша над головой и звонко целует в щеку.
— Пора кушать, пельмеш, — зову я сына, показывая ему содержимое тарелки, и он бежит ко мне со всех ног, увидев разрезанные кусочки своих любимых персиков.
— Ма, дай! — кричит он нетерпеливо и я улыбаюсь, как и всякий раз, когда он называет меня «Ма».
Все еще не привыкла, потому что он только-только начинает выговаривать короткие словечки. Подхватываю пельмешка в свободную руку и несу на кухню, где усаживаю в детский стульчик и поставив перед ним тарелку, чмокаю в макушку. У нас есть правило, что есть можно только за столом, так что малыш умудряется запачкать в процессе только себя и пол, если уронит кусочки нарезанной пищи.
Пока он ест, снимаю короткое видео для мамы, так как Амирчик очень забавно это делает, подхватывая кусочки пухлыми неуклюжими пальчиками и часто попадая мимо рта, а потом раскладываю чистую посуду по местам, дожидаясь, пока сыночек закончит.
— Мурад, ты не присмотришь за ним в ванной? — спрашиваю у мужа, неся своего грязнулю обратно в гостиную.
— Я не знаю, как его купать, — пугается Мурад.
— Просто присмотри, пока он плещется, я переоденусь и приду, — улыбаюсь я, направляясь на второй этаж.
Мы немного набираем ванну и сажаем довольного пельмешка с игрушками.
— Просто сиди рядом и следи, — говорю я Мураду, коротко чмокая его в щеку. — Не вздумай пользоваться шампунем!
— Даже не думал, — ухмыляется он, шлепая меня по попе. — Иди уже, не утоплю же я его.
Я быстренько иду в спальню и собрав волосы в дульку на макушке, переодеваюсь в одну из рубашек Мурада. Знаю, как ему это нравится, и решаю воспользоваться удачным методом отвлечения перед трудным разговором. Закатываю рукава белой рубашки до локтей и оставляю верхние пуговицы расстегнутыми достаточно, чтобы появился намек на декольте, прежде чем намазать губы клубничным бальзамом и пойти обратно.
— Да ты издеваешься! — стонет муж при моем появлении.
— Я просто переоделась в удобное, тебе что, жалко? — хмыкаю я, «не понимая» сути его претензий.
— Мира, ты просто коварная ведьма! — рычит Мурад, плеща в меня тонкой струйкой воды из ванной. — Не при ребенке же!
— Ма, агх-а-а! — восторженно вскрикивает пельмеш, следуя примеру отца и тоже плеская в меня водой.
— Мерзкие мальчишки, ну я вам сейчас покажу! — включаюсь я в игру, заставляя сыночка разрываться от смеха.
Вода летит во все стороны, моча нас с Мурадом так, словно мы тоже побывали в ванной, пока я не прерываю веселье, доставая не желающего прекращать водные процедуры пельмешка, смывая с него пену и укутывая в большое полотенце.
— А-а-а-а! — обиженно ревет он, как и всегда, когда мы заканчиваем купание.
— Ты уже весь сморщился! — смеюсь я, целуя его сладкие щечки, по которым бегут крупные капли слез. — Ну-ну, пельмеш, хватит. Ты ведь уже большой мальчик, разве можно так плакать?
Не знаю, что действует на него усыпляюще — ванна или слезы, но Амир всегда засыпает в конце наших ежевечерних ритуалов. Вот и сейчас, я только успеваю одеть его в пижамку, как он прикрывает глазки, сонно хлопая влажными ресничками и отрубается, как только кладу его в кроватку, сладко посапывая приоткрытым ртом, совсем, как его отец во сне.
— Я тебя уже заждался, — сразу же хватает меня в объятия Мурад, как только я захожу к нам в спальню во влажной, просвечивающей рубашке.
— Я хочу поговорить о нашей поездке, — говорю я с ходу, пока он совсем не разошелся.
— Сейчас? Давай потом, — тянясь к пуговицам на моей груди, ворчит муж, но я накрываю его руки своими, понимая, что просчиталась.
Все-такие, не надо было его заводить, он теперь совсем мозг отключил. Вот ведь дура!
— Мурад, это серьезно, — вздыхаю, понимая, что откладывать нет смысла. — Я говорила с Лялей на днях. Она мне рассказала, в каких вы с Тимуром напряженных отношениях и что люди об этом говорят.
— Плевать на людей, у меня с Тимуром никаких отношений нет, — бескомпромиссно заявляет Мурад, отходя от меня.
— Не плевать и ты это понимаешь, — мягко говорю я. — Вы теперь свояки, Мурад. Могли бы для начала хотя бы здороваться друг с другом.
— И какой в этом смысл? — запускает руку в
