Цена твоей Любви (СИ) - Магницкая Доминика

Проклятье. Я ведь тоже недалеко ушла. Теряю рассудок от низкого голоса и обжигающего языка, который поднимает температуру гораздо быстрее, чем кипяток.

Чтобы хоть как-то утихомирить сумасшедшие желания, я беру с полки полотенце и вытираю волосы. Ясно даю понять, что хочу остаться в одиночестве, но у Шмидта, видимо, другие планы.

Он прёт напролом. Во всём видит угрозу — в станках, ножницах и даже в металлической расческе, лежащей возле зеркала.

— Давай лучше я, — пытается поймать меня за руку.

— Боже, Рон, я правда в состоянии о себе позаботиться.

— Да? — кривит губы. — А по тебе и не скажешь. В глазах желание либо повеситься, либо меня убить. И если со вторым я ещё согласен, то с первым — однозначно нет.

— Я не собираюсь умирать.

— Вчерашний день говорит о другом, — щурит глаза.

— О чём ты? — прочищаю горло и нервно сглатываю.

— О том, что ты была готова к смерти. Ты не психовала, не сопротивлялась, не использовала ни один приём и ни одну тактику, которым я тебя научил. Запросто поверила в то, что я способен тебя убить.

— А разве в борьбе был смысл? — качаю головой и сухо констатирую. — Ты сильнее. Быстрее. Хитрее. И к тому же, как выяснилось, прекрасно притворяешься. Я просто не хотела валяться у тебя под ногами и слёзно умолять. Ты давно растоптал мою гордость, но какие-то остатки самоуважения еще при мне.

— Царапка…

Я узнаю этот пренебрежительный тон, который не светит ничего хорошего. Лучше прямо сейчас перевести тему. И сделать так, чтобы он ушёл, потому что с каждой секундой воздух становится всё более горячим.

Долго я не продержусь. Меня раздирает от противоречий. Я выдавливаю злые слова, идущие от обиженного сердца, и в то же время слабею, стоит мне услышать хриплый голос, пропитанный мольбой.

— Прости меня.

— За что? — вздергиваю бровь.

Он вздыхает и, кажется, тщательно обдумывает свои слова.

— За то, что не уберёг. Поверил тому дерьму, что Амелия мне наговорила. Сорвался на тебе. Вёл себя, как полный мудак. На тебе отыгрывался. Был эгоистом и конченным уродом, — взъерошивает жесткие волосы и тихо выдавливает. — За всё. Прости, пожалуйста.

Я скрещиваю руки на груди, бросаю полотенце на пол и осторожно уточняю.

— А ты меня простил?

— За что? — недоуменно переспрашивает.

— Всё случилось по моей вине. Если бы не я, ты бы никогда не попал в это дерьмо, — опускаю взгляд.

В который раз моё сердце разбирается на осколки. Я чувствую вину, горечь, злость, любовь и ненависть одновременно. И каждая эмоция переламывает меня надвое.

— Прекрати. Ты ничего не сделала, — впервые искренне отвечает. — Ты не виновата в том, что твой ублюдочный отец посчитал меня недостойным и решил подставить. Я даже начинаю думать, что твоя сестра тоже не виновата. Алдо искусно манипулирует людьми. Кто знает, что он ей наговорил.

Не сдерживаю облегченного стона. Мне нужны эти слова. Даже дышать стало легче.

— Я причинила тебе много боли, как и ты мне. Мы в тупике, Рон. Не думаю, что сможем забыть.

— Сможем, — уверенно припечатывает, — просто дай нам шанс. Давай вместе постараемся вернуться в те дни, когда мы с тобой были неразлучны. Будем гулять по Милану и заново узнавать друг друга.

Не всё так просто. Тогда он не был главой мафиозной группировки. Это в прошлом не оставить. И я сильно сомневаюсь, что Шмидт способен забыть, чья кровь течёт в моих венах.

— Хватит думать, Царапка. Я не спрашивал. Я поставил тебя перед фактом.

В мгновение ока оказывается рядом со мной и прижимает к крепкой груди. Сдавливает в медвежьих объятиях и хрипло роняет.

— Я буду за нас бороться. Мне плевать на время. Я дождусь, когда ты сможешь меня простить. А пока всё, о чём я прошу — не отталкивай. Разреши быть рядом.

Меня немедленно окутывают нотки знакомого одеколона и странное тепло. На миг даже захотелось прижаться к нему щекой и поглубже вдохнуть аромат, но я вовремя себя остановила.

Мне всё еще больно. Я в клетке собственных страхов, которым невозможно сопротивляться. И в то же время, как представлю жизнь без него, чувствую вообще зверский ужас, потому что мир без Шмидта мне не нужен.

— Хорошо, но как же Ндрангета? Разве ты не должен…

— Пойдем, — резко перебивает и слабо улыбается. — Нам надо высохнуть и переодеться, а потом я расскажу тебе две новости.

— Ненавижу ждать, — глухо бормочу себе под нос.

Рон наклоняется и нежно целует меня в щеку. Обволакивает давно забытой нежностью.

— Ладно. Одну расскажу сейчас. Ты официально признана живой, так что…

Я задерживаю дыхание. Многозначительная пауза быстро обрывается.

— Наш брак по-прежнему в силе. Но не переживай, на сексе настаивать не буду, — трётся бедрами, — подожду, когда ты сама меня захочешь.

— А ты уверен, что я захочу? — поднимаю голову и наталкиваюсь на насмешливый взгляд.

— Черт возьми, да.

Рон отводит меня в гардеробную и указывает на аккуратно сложенные стопки одежды. В глаза сразу бросается резкое деление — моя сторона цветная и достаточно разнообразная, а его — чисто чёрная. Будто существование других тонов мужчина в принципе игнорирует.

— Откуда это всё? — с удивлением узнаю собственные платья.

— Я решил, что ты обрадуешься, увидев свою одежду, — пожимает плечами, — вчера мы зафиксировали улики, а ночью я отправил людей, чтобы те забрали все вещи, которые тебе принадлежали. Не думал, что ты сразу их узнаешь.

Я замираю и едва касаюсь красного шёлка. Ткань приятно ласкает ладонь, напоминая о дне, когда я пришла в дом Шмидта и должна была станцевать в этом откровенном платье. Но он по-другому меня взял, и, судя по блеску в глазах, Рон прекрасно понимает, о чём я думаю.

— Знаешь, почему я выбрал именно его?

Чтобы меня разозлить — не иначе. Я чувствовала себя настоящей шлюхой. Куклой. Девушкой по вызову. Каким-то сплошным пустым местом без мозгов и души. Он тогда напряжение снял, а я всю ночь собирала себя по кусочкам.

В сердце снова тлеет обида, и я невольно начинаю сомневаться в том, что у нас получится. Мы женаты. Поздновато узнавать друг друга.

— Почему? — убираю ладонь и глазами ищу что-то тёплое. Лучше даже шерстяное — смогу согреться и откинуть бесполезные эмоции.

— Потому что платье тебе принадлежало, — смакует каждое слово и изучает мою реакцию, — удивлена?

— Не очень. Я столько узнала о своём прошлом, что уже разучилась удивляться, — едко комментирую. — Ты купил?

— Не кипятись, — между бровями залегла тень, — да, это я его тебе подарил. Но, скажем так, оно не для публичных выходов в свет.

— А для чего? Чтобы потешить твоё эго?

Боги, почему я срываюсь? Меня злит вовсе не Рон, а то, что я упускаю частичку светлого тепла. Буквально на стены готова лезть из-за своей проклятой амнезии.

Я оборачиваюсь и замечаю подозрительно добрую улыбку на губах Шмидта. В отличие от меня, он прекрасно может пробегаться по вихрям прошлого и выбирать лишь то, что для него важно.

— Когда мы только познакомились, ты была зашуганной девчонкой. Да, дерзкой, острой на язык, но всё равно закомплексованной и почти дикой. В том плане, что ты принимала мои комплименты, как насмешку. Ты не верила и не видела, насколько прекрасной, уверенной и шикарной ты была, — хрипло бормочет.

На глаза слёзы наворачиваются. Я рефлекторно опускаю голову, от души проклиная себя за излишнее любопытство, и тут же чувствую на щеке его тёплую руку.

— Не надо. Не закрывайся. Лучше посмотри еще кое-что.

Открывает нижний комод, достаёт несколько фотографий и протягивает их мне.

Внезапно ноги слабеют. Я торможу и сипло уточняю, боясь даже случайно посмотреть на кадры.

— Что это?

— Наше наследие, — туманно отвечает и еще сильнее запутывает.

Дыхание сбивается. Я несмело дотрагиваюсь до его ладони и разглядываю первую фотографию, на которой мы вместе прыгаем с парашютом. Руки Шмидта уверенно держат меня за талию, а я, судя по всему, ищу повод для бегства. Моё лицо будто мелом намазали, мимика выражает все диапазоны страха.