Татьяна Алюшина - Все лики любви
– Проследи, чтобы ничего не забыли, и документы в сейфе, – продолжал распоряжаться Бармин. – И догоняйте нас в аэропорту.
Вера увидела, как вторая машина сопровождения свернула на светофоре в сторону, отделяясь от их растянувшейся колонны начальственных машин.
Они практически не разговаривали весь путь до его квартиры.
Егор то прижимал Веру к своему боку, то держал за руку, стараясь не отпускать от себя надолго, но разговаривал с другими людьми или по телефону или молчал задумчиво и смотрел в окно иллюминатора или машины, встретившей их в аэропорту области. Он представил ее мужчинам весьма сдержанно и без пояснений.
– Знакомьтесь, это Вера Степановна.
И все. Но она ни о чем не спрашивала, держа перед мысленным взором выражение лица Егора в тот миг, когда повернулась и увидела его, и понимая, что оба они пережили нечто настолько сильное, что надо дать этому остыть, как стали после закалки. Говорить о ерунде не представлялось возможным, а говорить о том, что с ними произошло там, между торговых рядов, можно было только наедине.
И когда, наконец, они оказались в долгожданном уединении за закрытой дверью квартиры, то долгое время стояли в шаге друг напротив друга, смотрели неотрывно в глаза и лица и молчали, обмениваясь чем-то невидимым.
А потом он, преодолев это расстояние, шагнул к ней и взял в ладони ее лицо, медленно склонил голову, и первый раз за этот день поцеловал.
Они не торопились. Егор за руку привел Верочку в свою спальную и медленно начал раздевать, а Вера принялась раздевать его. И когда они остались без одежды, Бармин, подхватив на руки, бережно, как драгоценность, уложил ее на кровать и медленно, осторожно накрыл сверху своим телом.
Он целовал ее неторопливо, словно пил по глотку живую воду, и его крестик с амулетом удобно устроились в ямке у основания горла.
И Вера тонула в этой неспешности, наполненной невысказанными чувствами, и приняла его в себя, как Дар Божий, и растворялась в их близости…
А потом они долго лежали молча, не размыкая объятий, и их постепенно накрывал интимной темнотой вечер, и оба чувствовали: этот момент – нечто высокое, соединившее их в своей красоте и возвышенности. И тогда Егор тихим голосом, почти шепотом, рассказал ей про ту далекую инициацию, которую проходил, и как увидел ее в своих видениях.
И повисла тишина. Надолго.
И оба в какой-то момент почувствовали, что наступил перебор слишком сильных эмоций, потрясений и слишком высоких чувств, и Верочка тихонько рассмеялась, заземляя их:
– Ты знаешь, как зовут тебя жители города?
– Знаю, – довольно отозвался Бармин, перевернулся на бок и притянул к себе Веру. – Батя.
– Точно, – улыбнулась она, но в наступившей темноте он не увидел ее улыбки, а услышал.
А хотел и видеть, и слышать, и осязать. Егор протянул руку, включил лампу на прикроватной тумбочке и снова повернулся к Вере.
– А ты знаешь, что они считают себя твоими людьми, а тебя так вообще отцом родным, – усмехнулась она и процитировала откуда-то: – «Главный за всех за нас не спит, думает!» Где-то так и утверждают.
– Ну а как же, – улыбался ей в ответ Егор. – Это мой город.
– Свой город – это хорошо, – сделав серьезное лицо расчетливого барыги, заметила Верочка. – Это полезная вещь.
А Егор расхохотался от души и, отсмеявшись, предложил:
– Пошли поедим, что ли.
– А пошли, – поддержала хорошую мужскую инициативу женщина.
И, быстро стянув с него одеяло, обернула вокруг себя и только тогда встала с кровати и принялась разыскивать и поднимать с пола свои вещи.
– Почему ты всегда прикрываешься? – с большим любопытством поинтересовался Егор, улегшись на бок, подперев голову рукой и с интересом наблюдая за ее действиями. – Это от чрезмерной скромности или ты себе не нравишься и у тебя какие-то комплексы?
В этой спальне шкаф имелся только раздвижной, так что с дверцей, за которой можно было бы скрыться, Вере не повезло, пришлось отбросить одеяло вместе со скромностью и без стеснения на глазах у внимательно наблюдавшего за ней мужчины надеть платье, и только после этого дать объяснение:
«Слишком много откровенной наготы порождает цинизм и убивает желание», – сказала одна известная японская гейша, а я стараюсь прислушиваться к умным людям, – процитировала Верочка. – А к своему телу не имею никаких претензий, наоборот, считаю его замечательным.
– Я тоже считаю его замечательным и, более того, божественным, – подхватил Бармин, одним движением поднялся с кровати, шагнул к ней и обнял.
– Кажется, ты собирался угощать меня ужином? – напомнила она, останавливая вполне возможный вариант развития событий с ее быстрым раздеванием.
– Да, но после того, как мы его вместе соорудим, – уточнил он некоторые детали.
Как истинный руководитель, Бармин сразу же распределил дела на кухне. Вере досталось резать салат, а ему разогревать горячее, приготовленное домработницей.
Ну а то – главный-то, за всех за нас не спит, думает, это у него основное занятие! – посмеивалась про себя Верочка над таким распределением ролей.
Ладно, приготовили, на стол накрыли, Егор достал бутылку прекрасного французского красного сухого вина, зажег свечи на столе. И получился не просто ужин, а романтический, по всем правилам, за одним исключением – сначала близость в постели, а потом уж и ужин. И как у них уже не раз происходило во время совместного застолья, они оживленно беседовали о каких-то пустяках, рассказывали о своих привычках и предпочтениях, вспоминали фильмы, которые нравятся обоим, много смеялись, шутили. И засиделись, давно уж съев ужин и убрав тарелки, вернулись за стол – свечи все горели, они понемногу потягивали вино, и тут Вера спросила:
– Я прочитала в Интернете, в некоторых аналитических статьях, что тебя прочат в губернаторы края, причем, как заметил обозреватель, скорее всего, без предварительного кресла заместителя или первого помощника нынешнего губернатора. Это пиар или реально есть такой шанс?
– Абсолютно реально, – ровным тоном, без проявления каких-либо эмоций подтвердил Бармин. – Возможно, уже через три года, а может так сложиться, что и раньше.
А Вера, почему-то не ожидавшая подтверждения этого предположения, замолчала, чувствуя некое потрясение и растерянность.
То есть Егор Бармин будет губернатором? Миленько. А она…
– Понятно, – пролепетала Вера.
– Что именно? – усмехнулся Бармин.
– Ну-у… – попыталась сформулировать она в мягкой форме свои мысли, и заодно промолчать о главном. – Последнее время все больше губернаторов ловят на коррупции и воровстве бюджетных средств.
– Ловят, – спокойно так, как о погоде, подтвердил он и пояснил: – Но тех, кого дружно решили слить за что-то. Это сложные политические ходы и игры, ну и есть, разумеется, те, кто края перестал видеть и зарвался, считая себя умнее и круче всех. А этого высшие эшелоны власти не прощают. И потом, далеко не все губернаторы коррупционеры, просто это номенклатура высшего звена, а там свои законы и правила, весьма жесткие и непростые. И есть еще один момент, – он посмотрел задумчиво в свой бокал, покрутил его в пальцах, перевел взгляд на нее. – Мне это неинтересно. Неинтересно нахапать состояние, недвижимость, акции и застолбить на будущее безбедную жизнь в Европе. Если бы я так сильно хотел денег, богатства, дворцов-домов-яхт и прочей чухни, я бы выбрал иной путь в жизни, о котором тебе рассказывал. И уверен, что сейчас имел бы все это, и еще больше. Но я не люблю находиться в матрице, и точно знаю, что даже будучи внутри системы, работая на систему, вполне реально остаться индивидуальностью и не играть по жестким правилам этой системы. Мне нравится делать что-то реальное, такое, что можно оставить после себя, реализовать действительно интересные и важные проекты, придумывать и создавать. И еще, чем больше денег, тем меньше у человека свободы. Наворовав до крыши, накупив недвижимости, придется воровать еще больше, чтобы обслуживать и содержать все это добро, и нанимать все более дорогих специалистов, чтобы сохранить награбленное и себя пуганого. Одно цепляется за другое, и человек уже не может сам с газеткой посидеть в клозете, только вдвоем с охраной, и переспать с женщиной без кучи наблюдателей, и пукнуть в свое удовольствие. Это абсолютно не моя история.
