Труди Пактер - Любовь на первой полосе
Это был маленький, некрасивый, довольно крикливый человек с вечно красным лицом. Настоящий забияка. Из-за маленького роста у него развился комплекс, и недостаток дюймов он компенсировал демонстрацией своей власти. Когда не было возможности орать на репортеров, жертвами становились секретарши.
Кейт, разумеется, об этом знала и не собиралась принимать предложенное место, но к Майерсу все же решила зайти, чтобы сделать приятное своей начальнице. Не хватало еще нажить себе очередного врага.
Каково же было ее удивление, когда она поняла, что нашла друга. Однако, входя в тот день в роскошные апартаменты, которые шеф отдела культуры почему-то называл своим офисом, Кейт меньше всего помышляла о дружбе. На стенах висели в рамках многочисленные интервью, которые Майерс в разное время брал у знаменитых людей. А в качестве доказательств их знакомства, на стене также висела подборка благодарственных писем от старых кинозвезд.
Потом внимание Кейт переключилось на рабочий стол Майерса. Как и многие голливудские магнаты, он тоже любил сразу показать входящим в его офис, кто тут босс. Для большего эффекта он даже установил стол на возвышение, и каждый садящийся напротив вынужден был смотреть на Майерса снизу вверх.
«Наверное, это помогает ему ощущать собственную значительность, но лично меня это раздражает».
Она стала лихорадочно придумывать, как повежливее отказаться от «лестного предложения», но тут случилось неожиданное.
Фил Майерс спросил, не желает ли она чего-нибудь выпить. Неслыханно! Майерс, задира и зануда, славился еще и скупердяйством. Пар в его кабинете всегда был заперт на ключ, за исключением одного дня в году на Рождество Майерс выпивал вместе с главным редактором бутылку шампанского. Во всех остальных случаях угощать должен был кто-нибудь другой.
И вдруг он предложил Кейт мартини! Впервые после того вечера у Брукса она согласилась на крепкий напиток. Только на этот раз ее не насиловали.
Фил Майерс даже продемонстрировал свое обаяние, благодаря которому стал в свое время знаменитым мастером интервью и последние двадцать лет каким-то непостижимым образом вытягивал из кинозвезд их сокровенные тайны. После разговора с ним Кейт поняла, как ему это удавалось.
Когда хотел, Фил Майерс умел быть неотразимым. Казалось, его интересует в Кейт любая мелочь, ее мнение по тому или иному поводу, границы ее честолюбия, даже то, что она ест на обед. Незаметно для себя Кейт рассказала ему о своей жизни, правда, обойдя молчанием инцидент со Стеном Бруксом. Конечно, он давно уже всем известен в «Донахью», но Кейт не собиралась доставлять никому удовольствия своей версией происшедшего.
Когда она закончила, Майерс сочувственно глянул на нее и сказал:
— Вы мне кое-кого напоминаете.
— Кого? — удивилась Кейт.
— Меня самого в ваши годы. Мы с вами, дорогая, аутсайдеры. Вы — потому что девушка и потому что у вас есть собственное лицо, а газетчики этого не любят. Я — потому что уродливый еврей и живу в мире, где успех сопутствует только внешне привлекательным. Добро пожаловать в клуб аутсайдеров, Кейт.
Та неуверенно возразила:
— Но ведь я не сказала, что согласна работать у вас.
— А что вам остается? Будете, как дурочка сидеть в своем бюро и ждать, пока кто-нибудь из репортеров сделает вам большое одолжение, согласившись провести с вами время? Может, вы хотите еще разок покувыркаться со Стеном Бруксом? — Кейт начала краснеть, но Майерс лишь нетерпеливо махнул рукой. — Ладно, ладно, не прикидывайтесь Девой Марией. Каждый имеет право на ошибку. Вам, должно быть, и обо мне немало порассказали. И вообще хватит пустой болтовни — соглашайтесь. Этим вы сделаете большое одолжение только себе. Вы считаете меня грубым животным? Верно. Но неужели я большая свинья, чем Слеп Брукс? По крайней мере, я обещаю и пальцем вас не трогать. Какие от меня неприятности, если честно? Ну, покричу иной раз, от этого синяков не бывает.
Кейт невольно улыбнулась. Она вдруг почувствовала, что испытывает к нему симпатию. В нем было что-то настоящее. Фил Майерс не любил вежливых предисловий и сразу переходил к делу, иногда довольно грубо, хотя это, в конце концов, не такая уж большая проблема.
Допив теплое мартини, она сказала:
— О'кей, Фил, считайте, что вы меня уговорили.
Майерс отвел ей место в углу своего офиса, и этот закуток с двумя шкафами, диктофоном, ксероксом и автоматической пишущей машинкой стал маленьким личным владением Кейт.
Ее окружали последние достижения техники, однако, все эти хитроумные приспособления совершенно не использовались. У Майерса не хватало терпения на диктовку писем. Равно как и на что-либо другое.
Его дело — «устроить» интервью с известными людьми, и если он или его агенты не могли уломать очередную звезду по телефону, то не имеет смысла тратить время на письма. Своим же многочисленным подчиненным Майерс ничего не писал. Если требовалось им что-то сообщить, то он предпочитал говорить устно, точнее, орать им это в лицо.
За короткое время Кейт навидалась всякого. Слухи о зверствах Майерса, ходившие по редакции, вполне оправдались, и она благодарила Бога, что не работала у шефа репортером.
Впрочем, Кейт оказалась единственным человеком, на которого он никогда не повышал голоса. То ли, в самом деле, отождествлял ее с собой в молодости, то ли просто не хотел лишиться очередного секретаря. Хотя Кейт особенно над этим и не задумывалась. Не кричит, и хорошо.
Работа была легкой, оставалось много времени на то, чтобы просматривать кучу газет и журналов. Попутно она училась у Майерса журналистике.
Причем, она осознала это далеко не сразу. И лишь когда в течение дня шеф «размазал по стенке» одного за другим пятерых своих авторов, до Кейт начало что-то доходить.
А происходило все следующим образом. Майерс вызывал журналиста к себе, посылал его на интервью, тот через день приносил Кейт готовый материал, чтобы она его отпечатала и передала Майерсу. Это, так сказать, предыстория. Самое интересное начиналось позже.
Майерс снова вызывал автора, перечислял все допущенные ими ошибки. Спокойно и деловито. Но после спокойного разбора начинал поносить беднягу за профессиональную несостоятельность.
Оба не обращали на Кейт ни малейшего внимания, а та невольно прислушивалась ко всем замечаниям Майерса но поводу того или иного материала, анализировала их и спустя какое-то время уже начала понимать разумность сказанного.
Шеф был плохим учителем и наставником. Ведь когда замечания выкрикиваются тебе в лицо, трудно извлечь из них ощутимую пользу. Но Кейт воспринимала их со стороны, поэтому Майерс как бы невольно учил ее ремеслу журналиста.
