Николай Верещагин - Приключение

С лихорадочно бьющимся сердцем он взял свою подушку, еще одно одеяло, лег с краюшку и погасил торшер. Но не выдержал и минуты, обнял ее вместе с одеялом и начал целовать в шею, губы, глаза.

— Остань! Отвяжись!.. — ругалась она, пытаясь вырваться.

— Ну почему?.. — бормотал он, уже задыхаясь. — Чего ты боишься?..

— Ничего я не боюсь, — сказала она довольно спокойно. — Просто противно так сразу. — Ни с того ни с сего.

— Я тебе противен? Да?..

— Да, нет, не противен, — сказала она просто, — но как-то так…

— Но ведь это же приключение, — сказал он. — Так пусть будет все.

— Приключение!.. — с отвращением сказала она. — Слово какое-то гадкое.

Он отпустил ее, оставил только руку на плече. Он пересилил себя, давая ей немного привыкнуть. Потом заговорил, как-то бессвязно, но искренне, а может, потому и бессвязно, что искренне.

— Ты, наверное, думаешь, что для меня это так… Просто приключение?.. Нет, я, как только увидел тебя, сразу потерялся. Ты какая-то особенная. Я тогда еще на вокзале подумал: «Вот женщина, о которой я всегда мечтал». Я тогда смеялся, шутил, а сам очень боялся, что ты скажешь, спасибо, что поднес чемодан, а потом уйдешь, и мы больше не встретимся. И в прихожей проклинал себя за обман, — боялся, что не простишь… И в театре я смотрел на тебя, как мальчишка… Знаешь, для меня все это, как сон. Неужели на самом деле? Неужели ты мне не снишься?..

Он говорил что-то бессвязное, мучаясь, что глупо выходит, — обычно у него лучше получалось, может, потому, что обычно он меньше волновался. Нина слушала его молча, но слушала — он это чувствовал. А когда он робко повторил попытку, к радости своей, не встретил прежнего решительного отпора.

…В конце концов она уступила ему. Именно уступила, без трепета, но с мягкой, нежной покорностью, какой он не ожидал при ее довольно-таки решительном характере. И эта неожиданная покорная уступчивость потрясла его больше, чем самые пылкие ласки других. Ничего подобного он никогда не испытывал, хотя многое уже в постели познал… И потому, когда, еще держа ее в объятьях, немного отдышался и пришел в себя, то даже не уверен был, что все это случилось с ним не во сне, что эта удивительная, так нежданно доставшаяся ему женщина не снится ему.

— Чудные дела твои, господи!.. — сказала вдруг Нина с каким-то недоумением. — Утром познакомились — и на тебе… — Она приподнялась на локте и в лунном полусвете посмотрела на него, словно пытаясь разглядеть, что за человек перед ней. Потом мягко провела ладонью по щеке и положила голову ему на плечо. И он понял, теперь уже наверняка, что лучшей женщины у него точно не было.

Но прежде чем уснуть, она опять отодвинулась к стенке, завернулась в свое одеяло, подоткнула со всех сторон, опять территориально отделившись от него… Она быстро уснула, а он долго еще не спал, лежал рядом, вдыхая нежный запах ее волос, сладко терзаясь новым, еще не утоленным желанием, но не решаясь ее разбудить. Казалось, целую вечность он мог бы вот так не спать, лежа рядом, счастливый, хоть и неудовлетворенный, лежать рядом с ней и оберегать ее сон.

4

Что представлял из себя Сергей? Ему в ту пору едва перевалило за тридцать, и он работал в престижном московском НИИ — неважно в каком. Занимался он прикладной математикой. Всего в своей жизни он добился сам: того, что его оставили после института в Москве, того, что у него была интересная, хорошо оплачиваемая работа; сам «пробил» и построил себе хорошую кооперативную квартиру в Черемушках, сам обставил ее, как мы уже видели, удобно и со вкусом.

Он умел «пахать», хотя нельзя сказать, чтобы очень любил свою работу. Конечно, интересней было бы заниматься чистой наукой, но там было мало шансов на успех, а ему пора было уже прочно устраиваться в жизни. В работе ему нравилась изобретательность и сила своего ума. Он не понимал тех «шизиков», которые брались за неразрешимые задачи с ничтожными шансами на успех. Но не любил и легких задач. Он любил задачи трудные, но, в принципе, разрешимые. Тогда он с азартом набрасывался на работу, заранее чувствуя, что хоть задача сложна и потребует много сил и времени, но все-таки будет им решена. К тому же решение именно таких задач приветствовало начальство, именно это приносило успех. Он чувствовал себя в той поре профессиональной зрелости, когда любые, даже очень трудные задачи по плечу, когда то, что другим, еще не достигшим этого уровня или уже постаревшим, трудно, им будет сделано легко. Он любил чувствовать свою компетентность, любил консультировать. Это было престижно, выгодно и не слишком обременительно. Временами он чувствовал, что наступила пора для какой-то другой, куда более сложной работы, но пока что не спешил за нее приниматься. Такая работа тяжела, она поработит на многие годы, но совсем не обещает стопроцентного успеха. А без гарантии он уже работать не мог, хотя и не желал себе в этом признаться.

К тому же хотелось немного отдохнуть, немного пожить в свое удовольствие. У него было нелегкое детство, без отца, с матерью, которая мало зарабатывала и не умела в жизни устроиться; ему было нелегко в студенческие годы, ему все время чего-то не хватало. И вот теперь, когда, к тридцати трем годам, он сумел добиться всего: хорошей работы, достатка, комфорта, хотелось расслабиться и немного «покайфовать». Не только в профессиональном отношении, но и физически он чувствовал себя превосходно — два раза в неделю занимался теннисом и, хотя давно не прогрессировал в спорте, уверенно держался на уровне первого разряда. У него были друзья (одного из них, Сему, мы уже видели), и среди них не было подонков, хотя, он сознавал это, не было и по-настоящему интересных людей: нормальные, неглупые и вполне современные парни — чего же еще?.. В последнее время, как и многие из московской интеллигенции, он собирал библиотеку (в основном, поэзию Серебряного века) не пропускал ни одной крупной выставки, совершал вылазки в театр. Все у него было в полном порядке, но иногда было такое чувство, что он остановился или идет куда-то не туда. Он думал, что это временно.

У него была в жизни любовь, еще в студенческие годы. Лена была из хорошей семьи, ее мать и отец служили в Моссовете. Он был принят в доме как жених, но его сразу предупредили, чтобы сдерживал свои порывы: Лена еще слишком молода, ей надо закончить хотя бы первый и второй курс, а то пойдут дети и будет не до учебы. Да и каким образом он обеспечит семью, сам только что поступивший в аспирантуру, где они будут жить, если нет квартиры. Уж кому-кому, а ему можно было и не говорить — он и сам все понимал, был достаточно сознательным и трезвым. С Леной он ходил в кино, на каток, играл в теннис, а для «порывов» у него были другие девушки, постарше и побойчее. Сначала это получалось как-то нечаянно, а потом он и сам понял, что так удобнее. Красивый, стильный, общительный, он нравился женщинам, умел легко сближаться с ними и расставался тоже легко. Его тщеславию льстило и внимание женщин, и откровенная зависть друзей. Он не был каким-то донжуаном, неугомонным ловеласом, нет, он не стремился к количеству, и очередная связь иногда длилась полгода или год, но понемногу он привык к разнообразию и ему уже странно было представить, как это можно жить с одной и той же женщиной год за годом, всю жизнь. Впрочем, женись он на Лене, готовый опыт подсказал бы, как выйти из положения. Женщины, с которыми он вступал в связь, были симпатичные и нравились ему, но в каждой он находил какие-то недостатки, хотя и умел не фиксироваться на них. Они же, как и свойственно женщинам, стремились к замужеству, но уз Гименея ему пока что удавалось избежать. Хотя, стремиться-то они стремились, но не так чтобы очень уж настойчиво, тоже довольно легко расставаясь с ним. Это было удобно, конечно, но с некоторых пор стало даже задевать.